Обряд дарения колец продолжался, керлы один за другим присягали в верности своему господину. Порт преисполнился гордости; его жена сидела, смущенно улыбаясь. Однако же, глядя на пирующих гостей, он снова погрузился в тревожные размышления. Разумеется, стать таном – великая честь. Для этого к четырем гайдам земли надо прибавить пятую, только и всего. Может быть, на оставшиеся деньги купить Эдите не золотое, а серебряное распятие? Порт, вспомнив расстроенное, изможденное лицо сестры, недовольно поморщился.

Эльфвальд снова встал из-за стола и трижды стукнул по столешнице. Гости умолкли, ожидая важного объявления.

Тан торжественно оглядел собравшихся. Все приняли серьезный вид, и даже с лица Эльфстана слетела вечная ухмылка.

– Друзья мои, – начал Эльфвальд, – мы с вами пируем и клянемся в верности друг другу, но забыли о самом важном – о нашем долге перед Господом.

Гости с почтением вслушивались в слова тана о вечных христианских ценностях. Так король Альфред перед битвой обращался к своим воинам, напоминая им о всемогущем и вездесущем Господе, а брат короля, Этельред, покрыл себя неувядаемой славой, отказавшись вступить в бой, не закончив молитву.

– В этом году король наш, великий Альфред, наконец изгнал из своих владений жестоких викингов-язычников, и по воле Божией их корабли затонули во время бури, так и не достигнув наших берегов. Так возблагодарим же Господа за наше чудесное спасение!

Все торжественно склонили головы, и Эльфвальд произнес короткую молитву:

Тунор и Воден убоятся силы Господа, что наши грехи кровью святой искупил и на кресте за нас дух испустил.

Восславим же распятого Христа!

Тан помолчал и взволнованно продолжил:

– Краток наш земной путь… – Он оглядел пиршественный чертог: под самым потолком, в стропилах, гнездились воробьи, со щебетом влетая в крохотные оконца и снова выпархивая на свободу. – Мы, как кроткие птахи, появляемся из ниоткуда и исчезаем в никуда, и путь наш лежит из мрака в неведомую тьму, но отведенные нам годы мы проводим в земном чертоге. Однако есть и иной, Господний чертог, дарующий жизнь вечную.

Порт согласно кивал – слова были созвучны и его мыслям, которым он не мог найти выражения.

– У смертного одра матери я поклялся принести Церкви щедрые дары, – продолжил тан. – Четыре года назад я основал монастырь в Твайнхеме, где и сейчас монашествует мой сын Эльфвин. Сегодня я принял решение отправить Озрика, сына плотника, в Кентерберийское аббатство, где мальчика обучат искусству письма. А теперь, во исполнение клятвы, данной матери, я во всеуслышание объявляю, что построю новую церковь на лугу, там, где сейчас стоит крест, – не деревянную, а каменную, – и выделю землю священнику.

Воцарилось изумленное молчание. В то время приходских церквей в Англии было немного, а каменных храмов почти не существовало. Единственная каменная церковь, основанная предыдущим королем Уэссекса, стояла в нескольких милях к югу от пятиречья, в Бритфорде, скромном селении, и была построена из камней, взятых в развалинах римского Сорбиодуна. Расходы на подобное строительство были велики даже для состоятельного тана Эльфвальда.

Порт сокрушенно поник головой и залился румянцем стыда.

– Я недостоин называться таном, – пробормотал он и внезапно сообразил, что делать.

Едва Эльфвальд сел на место и в честь тана провозгласили здравицу, Порт вскочил. Гости изумленно уставились на него. У Порта закружилась голова, но он пискляво выкрикнул:

– Я, Порт, сдержу клятву, данную моей сестре Эдите, и подарю Уилтонской обители золотое распятие во славу Господа нашего!

Гости одобрительно загомонили.

Порт бессильно опустился на скамью. Да, он с честью сдержал слово, но таном ему никогда не бывать: денег на покупку земли не осталось. На щеках его вспыхнули алые пятна, а внутри все сжималось от отчаяния. Он затрепетал – то ли от гордости, то ли от сожаления. Эльфвальд благосклонно посмотрел на Порта, но тот расстроенно опустил голову и не заметил взгляда тана.

Ночью в Саруме выпал снег, накрыв округу девственно-чистой пеленой, словно в знак мира и спокойствия.

На рассвете в скромной деревянной часовне, где обычно молились монахи, Озрик поднялся с колен, закоченевших на холодном земляном полу, схваченном январскими морозами.

Новый день, как обычно, привел мальчика в отчаяние. Вот уже полчаса Озрик исступленно молился в одиночестве, но молитвы не приносили утешения. «Через полгода я уеду в Кентербери», – думал он, и эта мысль придавала ему силы.

В устье рек Авон и Стур, у самого залива, стояло небольшое поселение в два десятка дворов, получившее название Твайнхем, что означало «междуречье». Как и Уилтон, деревушка располагалась у слияния двух рек; мыс защищал мелкую гавань от штормов и бурь Дуврского пролива. К северу от гавани, в восточной оконечности Твайнхема, начинались болота, а за ними тянулись дремучие леса. Земли эти принадлежали тану Эльфвальду, и он часто приезжал сюда охотиться. На опушке леса он велел построить небольшую монашескую обитель.

Число монахов в Уэссексе неуклонно уменьшалось, старые монастыри приходили в запустение, и, несмотря на всяческое поощрение короля Альфреда, юноши неохотно склонялись к суровой монашеской жизни. Новая обитель, основанная Эльфвальдом, удостоилась королевской хвалы. В ней было всего три постройки – монашеская спальня, столовая и часовня, – однако тан подарил крохотному монастырю великолепную Псалтирь, а его жена – пару подсвечников, богато изукрашенных самоцветными каменьями.

Здесь обитали шестеро монахов, следуя мудрым наставлениям святого Бенедикта Нурсийского. По уставу им полагалось совершать семикратное моление в часовне, перемежая службы трудом и чтением. На рассвете творили утреню; до моления Первого часа Озрику полагалось начисто вымести дворик перед часовней, перед молением Третьего часа мальчик помогал готовить скромный обед, который подавали в полдень, по звону колокола. Два часа свободного времени – между молитвой Третьего часа и обедом – Озрик старался проводить вдали от обители, на болотах, потому что…

«Господи, сделай так, чтобы Эльфвин меня больше не трогал!» – безмолвно взмолился мальчик на пороге часовни.

Почему тан согласился с желанием сына вести монашеский образ жизни? Многие в Саруме считали, что Эльфвину недоставало силы и ловкости братьев.

– Эльфгива его мизинцем перешибет, – усмехались жители округи.

Юноша и впрямь уступал в силе своим крепким братьям и сестре. Однажды малышка Эльфгива, подравшись с братом, одержала над ним верх в присутствии десятка местных ребятишек. Пятнадцатилетний Эльфвин не вынес унижения и объявил родителям, что желает уйти в монахи. Сейчас ему минуло двадцать пять. Худощавый светловолосый юноша держал себя застенчиво и скромно, только его бледные голубые глаза иногда светились каким-то неземным восторгом, а от улыбки Эльфвина Озрика пробирала дрожь.

Поначалу все шло как обычно: Эльфвин наставлял юного послушника, относился к нему по-доброму и часто с похвалой отзывался о нем. Остальные монахи тоже любили мальчика, и монастырская жизнь, хотя и нелегкая, нравилась Озрику больше, чем житье в родительском доме. Эльфвин часто ласково гладил мальчика по голове или одобрительно похлопывал по плечу, а как-то раз, присев рядом на скамью, легонько сжал ему коленку. Ничего удивительного в этом Озрик не находил – он почтительно относился к сыну тана и считал за честь удостоиться его знаков внимания. Эльфвин заводил с ним пространные беседы о жизни, при любом удобном случае одаривал улыбкой и вместе с остальными монахами брал на прогулки у реки. Такое отношение радовало Озрика. Как-то раз Эльфвин, гуляя с мальчиком наедине, неожиданно приобнял его за плечи. Озрик напряженно замер, не зная, что делать дальше. Наконец Эльфвин отвел руку и махнул куда-то вдаль, указывая на цаплю, летящую над заливом.