Да, я решил, что ты художник, – продолжал я, – чтоу тебя талант к живописи, я знаю, что твой дар никуда не исчез; признаться, этотоже на меня повлияло. В любом случае, не знаю, почему ты сбил меня с толку –так уж вышло.

Я опять опустился на пол и небрежно улегся на бок, глядя впоблескивающие глаза Акаши, всматриваясь в резкие черты лица Энкила.

Мне вспомнилась Эвдоксия, погибшая много веков назад.Вспомнилась ее чудовищная смерть. Вспомнилось, как горело ее тело на полу храма– там, где теперь лежал я.

Я подумал о Пандоре – где она?

И с этими мыслями уснул.

Я вернулся в палаццо, по обыкновению спустившись с крыши, иобнаружил, что все не так гладко, как мне хотелось бы. Собравшиеся за ужиномхранили торжественное молчание, а Винченцо взволнованно сообщил, что ко мнеприехал с визитом «странный человек» – он остался в передней и не желаетпроходить в комнаты.

В передней в тот момент мальчики как раз заканчивали одну измоих фресок. Они торопливо вышли, оставив «странного человека» одного. Осталсятолько Амадео – он без особенного энтузиазма занимался какими-то мелочами, несводя глаз со «странного человека», и Винченцо забеспокоился.

Более того – ко мне заходила Бьянка, чтобы передать подарокиз Флоренции: маленькую картину Боттичелли. Она вступила со «страннымчеловеком» в «неловкую беседу» и после велела Винченцо приглядывать за ним.Бьянка ушла. «Странный человек» остался. Я поспешил в переднюю, но, еще не видягостя, безошибочно почувствовал его присутствие.

Маэл!

Я бы узнал его с закрытыми глазами. Он совершенно неизменился, совсем как я. Он не обращал ни малейшего внимания на современнуюмоду, точь-в-точь как и прежде никогда не интересовался, как одеваютсясмертные.

Выглядел Маэл, честно говоря, кошмарно: поношенная куртка изсыромятной кожи, дырявые чулки и подвязанные веревкой башмаки.

Спутанные грязные волосы нуждались в уходе, но лицо хранилона удивление приятное выражение. Увидев меня, он тотчас подошел меня обнять.

– Это и правда ты, – тихо произнес он на древнейлатыни, словно под моей крышей принято было шептаться. – Я слышал, но неверил. Как же я рад тебя видеть! Хорошо, что ты по-прежнему...

– Да, понимаю, о чем ты, – ответил я. – Япо-прежнему наблюдаю за течением времени. Я очевидец истории, выжившийблагодаря Крови.

– Я бы никогда так хорошо не сказал, – вздохнулМаэл. – Но, повторяю, очень рад тебя видеть, рад слышать твой голос.

Я заметил, что Маэл весь в пыли. Он осматривал комнату,обращая внимание на расписной потолок с изображением хоровода херувимов изолотого листа, на незаконченную фреску. Понимал ли он, что это моя работа?

– Маэл, тебя по-прежнему легко удивить, – сказал я,ласково отодвигая его в сторону, подальше от света. – Но ты похож набродягу.

Я негромко рассмеялся.

– Опять предлагаешь мне одежду? – спросил он. –Сам знаешь, я в таких вещах не разбираюсь. Надо бы, наверное. А ты, как всегда,прекрасно устроился. Неужели для тебя открыты все тайны, Мариус?

– Для меня всякая мелочь – тайна, Маэл, – ответиля. – Но приличная одежда всегда найдется. Даже конец света не застанетменя врасплох – я буду при полном параде как при свете дня, так и в ночнойтьме.

Я взял его под локоть и провел по анфиладе просторныхкомнат, остановившись у спальни. Как я и предполагал, картины вселили в негоблагоговение.

– Я хочу, чтобы ты оставался здесь, подальше от моейсмертной компании, – сказал я. – Ты их смущаешь.

– Как же у тебя все продумано, Мариус! – воскликнулон. – В Древнем Риме было проще, правда? Но тут у тебя целый дворец. Тебе,Мариус, и король позавидует!

– Похоже на то, – небрежно ответил я.

Я отворил смежные со спальней чуланы, скорее напоминавшиенебольшие комнаты, и достал для него одежду и кожаные башмаки. Он не всостоянии был одеться сам, но я отказался помогать ему. Я выложил предметытуалета по порядку на бархатной постели, словно перед ребенком или передидиотом, и он начал изучать их, прикидывая, как справиться с каждым самостоятельно.

– Кто тебе рассказал, где меня искать, Маэл? – спросиля.

Он бросил на меня быстрый взгляд, и лицо его на мгновениезастыло. Ястребиный нос по-прежнему не вызывал симпатии, в глубоко посаженныхглазах появился новый блеск, а рот приобрел более приятные очертания – в моихвоспоминаниях он был совсем иным. Возможно, время смягчило его форму. Неуверен, что так бывает. Но стоявший передо мной бессмертный выглядел вполнепривлекательно.

– Ты сказал, что слышал, где я живу, – напомниля. – Кто тебе рассказал?

– Да так, один глупец. – Он пожал плечами. –Маньяк, поклонник сатаны. Его зовут Сантино. Неужели они так и не вымрут? Делобыло в Риме. Представляешь, он предложил мне к ним присоединиться!

– Что же ты его не прикончил? – уныло спросил я.

Что за мрачная пропасть снова пролегла между мной исидевшими за ужином мальчиками, учителями, рассказывающими о проведенныхзанятиях! Как же мне хотелось вернуться в мир света и музыки!

– Раньше, сталкиваясь ними, ты не отпускал их живыми. Чтотебя остановило?

Он пожал плечами.

– Какое мне дело до Рима? Я и ночи там не провел.

Я покачал головой.

– А откуда он узнал, что я в Венеции? Я даже шороха неслышал!

– Я же здесь, – резко ответил он, – но ты и меняне слышал, правда? Не считай себя непогрешимым, Мариус. Вокруг тебя сплошныеувеселения да развлечения. Наверное, ты плохо слушаешь.

– Ты прав, но мне любопытно – откуда он узнал?

– В твой дом приходят смертные. Смертные много болтают.Возможно, эти смертные ездят в Рим. Все дороги ведут в Рим – разве не помнишь? –Естественно, он поддразнивал меня, но вел себя довольно мягко, если не сказатьдружелюбно. – Ему нужна твоя тайна, Мариус. Он буквально умолял меняобъяснить загадку Тех, Кого Следует Оберегать.

– Ты же не поддался на уговоры, Маэл? – спросил я,снова начиная ненавидеть его так же горячо, как в былые ночи.

– Нет, не поддался, – спокойно ответил он. – Но япосмеялся над ним и не стал ничего отрицать. Видимо, стоило бы, но чем старше ястановлюсь, тем сложнее мне дается любая ложь.

– Прекрасно тебя понимаю, – сказал я.