Размытый овал моего лица в ореоле спутанных после сна каштановых кудряшек и обнаженная фигура Джейми на заднем плане. Она слабо отсвечивала белизной и напоминала кадры подводной съемки. Он искал полотенце.

— Полотенце внизу, на полке, где кувшин, — сказала я и обернулась.

— Спасибо.

Он бросил на пол грязную рубашку и, по-прежнему не глядя на меня, потянулся за полотенцем. Вытер лицо и, похоже, принял какое-то решение. Опустил полотенце, взглянул в мою сторону. Я видела, как на лице его отражается целая гамма чувств, и мне почему-то показалось, что я по-прежнему смотрю на его отражение в оконном стекле.

И тут мы оба наконец опомнились.

— Прости меня, — сказали мы с ним одновременно.

И одновременно рассмеялись.

Ночная рубашка тут же промокла от прикосновения к его еще влажному телу, но мне было все равно.

Минуту спустя он что-то пробормотал мне в волосы.

— Что?

— Совсем рядом, — повторил он. — Черт возьми, это было совсем близко, англичаночка! И это меня напугало…

— Напугало? Вот уж не заметила никакого испуга, ну просто ни капельки! Ты прекрасно знал, что я этого никогда не сделаю.

— Ах это… — Он усмехнулся. — Нет, не думаю, чтобы ты меня убила, как бы тебе того ни хотелось. Нет, дело не в том… А что касается тех женщин… Я вовсе не хотел их, честное слово, нет!..

— Знаю. — Я потянулась к нему, но он отстранился.

— Что же касается желания, так ты, кажется, это называешь… да, схожие чувства я испытывал к тебе и… и стыдился их. Мне казалось это неправильным, недостойным…

Он отвернулся, вытирая волосы, и голос приглушенно доносился из-под льняного полотенца.

— Я всегда думал, что с женщиной жить просто, — тихо сказал он. — И в то же время… гм… мне так часто хотелось вдруг упасть к твоим ногам и боготворить тебя.

Уронив полотенце, он потянулся ко мне, взял за плечи.

— И вместе с тем мне хотелось поставить тебя на колени, держа за волосы, прижать к себе ртом… и все это одновременно, англичаночка…

Он провел ладонью по моим растрепанным волосам, крепко сжал в ладонях мое лицо.

— Я сам себя, наверное, не понимаю, англичаночка… А может, и понимаю…

Отпустив меня, он отвернулся. Лицо давно высохло, однако он подобрал полотенце и стал тереть им подбородок. Отросшая за ночь щетина еле слышно шуршала по тонкой ткани. Голос был тих и тоже еле слышен, даже с расстояния в несколько футов.

— Знаешь, кое-какие вещи… я понял их только после Уэнтуорта…

Уэнтуорт… То место, где он отдал свою душу в обмен на спасение моей жизни и претерпел нечеловеческие страдания, чтобы снова стать самим собой.

— Сперва мне казалось, что Джек Рэндолл отнял какую-то часть моей души. Потом я понял, что все обстоит гораздо хуже… Она была цельной и неразделимой, моя душа, а он смог показать ее мне, словно в зеркале. И я узнал о себе такое, о чем прежде и не подозревал. Именно этого я никогда не прощу ему. И его собственная душа будет гореть в аду в отместку за это!

Он опустил полотенце и глянул на меня — лицо измученное после ночных похождений и всех переживаний, но глаза сияют.

— Клэр… Какое это счастье — чувствовать эти маленькие косточки под своими пальцами, ласкать эту гладкую тонкую кожу на груди и плечах… Господи, ты жена моя, которую я буду лелеять и обожать всю свою жизнь, и в то же время мне хочется целовать тебя крепко и больно, чтобы на этих нежных губках выступили синяки, чтобы видеть на этих плечиках отпечатки своих пальцев…

Он бросил полотенце на пол. Воздел кверху руки — пальцы слегка дрожали. Он очень медленно опустил их мне на голову, словно благословляя.

— Мне хочется сунуть тебя под рубашку и носить за пазухой, точно котенка, mo duinne, и в то же время хочется раздвинуть тебе ноги и трахать тебя, как обезумевший от желания бык. — Пальцы впились в мои волосы. — Я сам себя не понимаю…

Я откинула голову, высвободилась и отступила на полшага. Вся кровь закипела у меня в жилах, и одновременно сотрясал озноб — стало так холодно, как только я отделилась от него.

— Думаешь, я устроена по-другому? Думаешь, не чувствую того же? — спросила я. — Думаешь, мне не хочется иногда укусить тебя, да так, чтобы почувствовать вкус крови, или запустить в тебя когти, глубоко-глубоко, чтобы ты закричал?..

И я медленно потянулась к нему. Кожа на груди была влажной и теплой. Я дотронулась до нее кончиком ногтя, чуть пониже соска. Легко, едва касаясь, провела пальцем вверх, вниз и вокруг, пока крошечный розовый сосок не затвердел и не стал торчком среди курчавых рыжих волос.

Ноготь нажал крепче, скользнул вниз, оставляя тонкую розовую полоску на белой коже. Я вся дрожала, но остановиться была не в силах.

— Иногда мне хочется скакать на тебе, как на необъезженном коне, и укрощать тебя, знаешь ли ты это? Знаешь… Я умею это, умею довести тебя до края, измучить, иссушить. Я довожу тебя до полного изнеможения, Джейми, и знаешь, мне это жутко нравится. Да! Но еще мне часто хочется… — Тут голос мой дрогнул, и я перевела дух, чтобы продолжить. — Хочется… прижать твою голову к груди и баюкать, точно малого ребенка, пока ты не уснешь…

Глаза мои были полны слез, я видела его лицо смутно, как в тумане, и не поняла, плачет он тоже или нет. Он крепко обнял меня, и я погрузилась в его объятия, словно в струи влажного и теплого дождя.

— Клэр, ты меня убиваешь, даже без ножа… — пробормотал он мне в затылок, наклонился, подхватил и понес к постели.

Уложил среди смятых простыней, а сам опустился на колени рядом.

— Ты ляжешь со мной, и я буду любить тебя, как только могу. И если в этом будет твоя месть, давай мсти. А я буду счастлив этим, потому как моя душа принадлежит тебе, она твоя до самого своего темного уголка…

Плечи его все еще были теплыми после ванны, но он весь так и задрожал, когда я обняла его за шею и привлекла к себе.

И я наконец отомстила ему, а после, держа в объятиях и поглаживая густые, все еще мокрые пряди волос, стала баюкать.

— А иногда, — шепнула я ему на ухо, — мне хочется, чтобы ты весь… был во мне. Чтобы я могла держать тебя в себе и защищать.

Большая теплая рука приподнялась с постели, ладонь мягко опустилась на мой округлившийся живот, поглаживая его