Джейми взял белый кристалл, подаренный мне мэтром Раймоном, и задумчиво взвесил его на ладони.

— Довольно красивый… — медленно проговорил он. — Я сделал для него золотую оправу, чтобы ты могла носить его на шее. Поиграй им во время обеда, пока кто-нибудь не спросит тебя об этом камне, англичаночка, расскажи, для чего он нужен, и обязательно понаблюдай за выражением лица Сен-Жермена, когда будешь рассказывать. Если это он подсыпал тебе яду в Версале, он себя выдаст.

Сейчас мне хотелось только мира, покоя и никаких посторонних. Спрятаться, забиться в норку, как кролик. Но я должна быть на этом званом обеде с герцогом, который может оказаться якобитом или английским шпионом, и с графом, возможным моим отравителем. А в это время наверху будет скрываться жертва изнасилования. Руки у меня так дрожали, что никак не удавалось застегнуть цепочку, на которой висел кристалл в золотой оправе. Джейми подошел и защелкнул застежку одним движением пальца.

— У тебя что, нервы железные? — спросила я.

Он состроил мне гримасу в зеркале и прижал руки к животу.

— Отчего же, нервы как нервы. Только расположены в животе, а не в руках. У тебя еще есть то снадобье от колик?

— Вон там. — Я указала на аптечку, которая так и осталась на столе после того, как я взяла оттуда лекарство для Мэри. — В маленькой зеленой бутылочке. Прими одну чайную ложку.

Он обошелся без ложки. Откупорил пузырек и отпил несколько глотков, после чего стал рассматривать на свет жидкость в пузырьке.

— Боже, ну и гадость! Ты готова, англичаночка? Гости будут с минуты на минуту.

Мэри тем временем лежала в комнате для гостей на втором этаже. Внимательно осмотрев ее — сильных повреждений не обнаружилось, если не считать нескольких синяков и шока, — я дала ей макового сиропа, который действовал успокаивающе.

Алекс Рэндолл пресек все попытки Джейми отправить его домой и остался охранять Мэри. Я велела ему позвать меня тут же, как только она проснется.

— Каким образом этот идиот там оказался? — спросила я, шаря в тумбочке в поисках коробочки с пудрой.

— Я задавал ему этот вопрос, — ответил Джейми. — Похоже, бедняга влюблен в Мэри Хоукинс. Он таскался за ней по всему городу, понурившись, как увядший цветок, — он ведь знает, что она собирается замуж за Мариньи.

Я уронила пудреницу.

— Так он влюблен в нее? — выдавила я, отгоняя поднявшееся облачко пудры.

— Так он говорит, и я не вижу причин сомневаться в этом. — Джейми смахнул пудру с моего платья. — Он был совершенно подавлен, когда говорил мне об этом.

— Представляю…

К различным противоречивым чувствам, которые переполняли меня, добавилась жалость к Алексу Рэндоллу. Он наверняка даже не поговорил с Мэри, считая, что простой секретарь не может конкурировать с гасконским домом. И что он чувствует теперь, когда она стала жертвой грубого насилия почти у него на глазах?

Почему, черт побери, он не поговорил с ней? Она бы тотчас согласилась убежать с ним. Я догадалась, что английский викарий должен быть, без сомнения, тем «духовным» объектом безмолвной преданности Мэри, о котором она мне говорила.

— Рэндолл — джентльмен, — возразил Джейми, подавая мне пуховку и коробочку румян.

— Ты хочешь сказать, он глупый осел, — безжалостно констатировала я.

Джейми пожал плечами.

— Возможно, — согласился он. — К тому же он еще и беден, у него нет никаких доходов, чтобы содержать жену, если семья откажется от нее, что они, несомненно, и сделают, если она сбежит с ним. И здоровье у него слабое, да и другого места ему не найти, ведь герцог наверняка уволит его без всякой жалости.

— Кто-то из слуг может случайно наткнуться на нее. — Я сменила тему, стараясь отвлечься от недавних трагических событий.

— Нет, не наткнется. Все слуги будут заняты. А к утру ей станет лучше, и она сможет вернуться в дом своего дяди. Я послал ему записку, — добавил он, — предупредить, что племянница осталась ночевать у друзей, потому что было очень поздно возвращаться. Не хотел, чтобы они искали ее.

— Да, но…

— Англичаночка, — не дав мне продолжить, он взял меня за плечи и заглянул в зеркало, чтобы встретиться со мной взглядом, — ее никто не должен видеть, пока она не начнет разговаривать и вести себя как обычно. Если узнают о том, что с ней произошло, ее репутации конец.

— «Ее репутации»! Но разве она виновата в том, что ее изнасиловали?

Голос у меня слегка дрожал, и Джейми еще крепче сжал мои плечи.

— Это несправедливо, англичаночка, но так уж оно повелось на белом свете. Если станет известно, что она больше не девственница, ни один мужчина не женится на ней. Ее будут презирать, и она останется старой девой до конца своих дней.

Он снова сжал мне плечи, поднял руку и помог заколоть волосы шпилькой.

— Это все, что мы можем сделать для нее, Клэр, — добавил он. — Не дать причинить ей большего вреда, постараться исцелить ее… И найти того грязного подонка, который над ней надругался. Думаешь, я не понимаю, каково ей сейчас?

Я нежно сжала его пальцы. Он ответил мне столь же нежным пожатием, поднес мою руку к губам и поцеловал.

— Господи, англичаночка! Пальцы у тебя, как ледышки. — Он заглянул мне в лицо. — Ты хорошо себя чувствуешь, девочка?

Выражение моего лица заставило его снова выдохнуть: «Господи!» — опуститься на колени и прижать меня к накрахмаленному жабо рубашки. Остатки мужества покинули меня, и я припала к его груди, уткнувшись в нее лицом.

— Боже мой, Джейми! Я так испугалась! Я и сейчас боюсь. Боже, как я хочу, чтобы ты взял меня прямо сейчас!..

Он засмеялся, но прижал меня к себе еще крепче:

— Ты думаешь, поможет?

— Да.

Я и в самом деле считала, что не буду чувствовать себя в безопасности, пока не окажусь с ним в постели, в тишине нашего дома, ощущая его тепло и силу рядом и внутри меня. Радость соединения вернет мне храбрость, взаимное обладание поможет избавиться от ужасного чувства беспомощности перед насильниками.

Он держал в ладонях мое лицо и целовал, и на какое-то мгновение страх перед будущим и все кошмары прошлой ночи улетучились. Он отстранился и улыбнулся. Тень тревоги омрачала каждую черточку его лица, но в глазах виднелось лишь мое собственное маленькое отражение.

— Я это учту, — нежно произнес он.

Мы благополучно перешли ко второму блюду, и я почти совсем успокоилась, хотя руки, когда я пробовала консоме, все еще слегка дрожали.

— О, как увлекательно! — воскликнула я, едва молодой Дюверни закончил рассказывать какую-то историю, которой я почти не слышала, так как