Хюйдекопер и Боре ван Ваверен ответили на приезд Бентинка попыткой помешать ему занять свое место в голландском ridderschap'е, заявив, что он больше не имеет на это место полномочий, будучи натурализованным подданным английской короны. Эта запутанная ситуация вызвала всплеск тревожных настроений по всей Республике, не в последнюю очередь, на амстердамской бирже, где курс акций упал в предвидении нового раскола в нидерландских органах власти. Но амстердамские регенты действовали с предельной осторожностью, не желая подрывать англо-голландский союз или общее стратегическое положение Республики. Лейденский vroedschap, где в этот момент также возродились республиканские настроения, встал в тупик перед той же дилеммой, и Бентинк вскоре смог обнадежить своего господина, что хотя некоторые регенты сопротивлялись его власти, в нидерландской внутренней политике «dans la grande affaire ils sont bien» («в целом дела идут хорошо» (фр.)). Это было неудивительно, ибо ни торговля Амстердама с Францией, ни продажа лейденских lakens не могла возобновиться до тех пор, пока французская корона не будет вынуждена прекратить свой меркантилистский натиск против голландской коммерции. В результате выборов в амстердамский vroedschap в феврале 1690 г. обстановка изменилась в пользу Витсена и Хюдде. На последовавшем голосовании из-за того, следует ли vroedschap'у и далее бросать вызов штатгальтеру по вопросу о магистратах, Хюйдекопер и Боре ван Ваверен были побеждены 19 голосами против 12. Друзья принца в Штатах Голландии ликовали, а вместе с ними и амстердамские финансовые круги: «мы возлагаем большие надежды на амстердамское дело», сообщал один наблюдатель в Лондон; «месье Витсен трудится над этим, не покладая рук; действия в Амстердаме чудесным образом повлияли на увеличение надежд о соглашении». Чтобы сохранить лицо, амстердамский vroedschap отправил свой двойной список из пятнадцати кандидатов Штатам Голландии, «чтобы они, на правах их суверена, делали с ним всё, что посчитают нужным». Французская пропаганда могла только сокрушаться, что «les bons républicains qui ont encore quelques bluettes de l'esprit de De Witt sembloient voulour respirer, mais se n'a été qu'un petit soupir d'agonizant» («истинные республиканцы, у которых еще сохранились искры духа де Витта, казалось, дышали, но это были лишь последние вздохи агонии» (фр.)).

Еще одним свидетельством подавления партии-фракции Штатов в то время была поразительная скудость антиоранжистских памфлетов и карикатур, особенно по сравнению с их массовым выпуском 1675 и 1683-84 гг. Напротив, оранжистская печатная полемика и искусство стали еще более обильными. Виднейший нидерландский автор, специализировавшийся на политической тематике 1690-х гг., Эрик Валтен, прославляя конституционную монархию в английском стиле, воспевал Славную Революцию и намекал, что между политическими системами Англии и Соединенных Провинций не было особого различия, и сутью стабильного, ответственного правительства был «высший глава», скрупулезно соблюдавший конституционные ограничения его власти. Для Валтена нелегитимным правительством было деспотическое правление наподобие Людовика XIV. Ромейн де Хоге (1645-1708 гг.), самый известный гравер позднего Золотого Века, был также ведущим оранжистским пропагандистом, выпустившим многочисленные гравюры, в которых превозносились подвиги штатгальтера на полях сражений. Когда штатгальтер-король посетил Республику в феврале 1691 г. (в первый раз с 1688 г.), в Гааге была устроена по этому поводу беспрецедентно пышная церемония, ознаменованная процессиями, поэтическими панегириками (в том числе несколькими, написанными на испанском языке образованными представителями амстердамской общины евреев-сефардов), а также установкой триумфальных арок, обелисков и других героических декораций, которые помог разработать де Хоге, и бывших симптомом растущего культа личности Вильгельма III, напоминавшего культ Фредерика-Хендрика. Среди пышных литературных произведений, посвященных 1688 г., была длинная героическая поэма «II Prodigio» (Амстердам, 1695 г.), написанная на итальянском языке в Амстердаме неутомимым Грегорио Лети, и состоявшее из 9000 строф вдохновенное произведение «Willem III» (первая объемная эпопея на голландском) амстердамского поэта Лукаса Ротганса (1654-1710 гг.), сына купца (чья вилла на Вехте была разграблена французами в 1672 г.), первые четыре книги которого появились в 1698 г., остальные — в 1700 г.

Тем временем, в 1692 г. престарелый поэт-коллегиант Оудан обдумывал на смертном ложе судьбу своих неизданных рукописей, в том числе трагедии «Haagsche Broeder-Moord», написанной в 1672-73 гг. и драматизировавшей судьбу братьев де Витт. Кроме простой невозможности публикации в 1690-х гг. произведения, прославлявшего де Виттов и изобиловавшего враждебными намеками на Оранского и его фаворитов, это было неуместно также по той причине, что Оудан с запозданием научился ценить некоторые качества Вильгельма, особенно его смелую защиту веротерпимости. Оудан не смог найти никакого иного выхода, кроме как поручить своей дочери уничтожить текст. Она не исполнила его последней воли; но трагедия осталась неизданной до 1712 г.

Таким образом, положение Оранского во внутренней нидерландской политике в 1690-х гг., укрепленное международными экономическими и стратегическими факторами, еще более усилила политика веротерпимости, которую он неуклонно и энергично проводил с середины 1680-х гг. в Республике и в Британии. Штатгальтер продемонстрировал, что (несмотря на предпочтение, отдаваемое им воэцианской теологии и профессорам), он был главным защитником католиков, меннонитов и иудеев Республики, и, в некоторых случаях, шел на крайние меры, чтобы настоять на этом. Именно он также защищал кокцеянцев в Церкви от всей тяжести воэцианской реакции. Придерживаясь такого образа действий, штатгальтер-король лишил антиоранжистскую оппозицию многих ее традиционных сторонников. Диссентеры не только стали более благожелательно относиться к нему, но, во многих случаях (среди них можно упомянуть Оудана) прославляли его как великого защитника веротерпимости и свободы от нетерпимости и деспотизма Людовика XIV.

Над «Истинной свободой», безусловно, сгущались сумерки. Ограниченная в Амстердаме и Лейдене, она была затем отвергнута в Роттердаме после вспышки серьезных волнений осенью 1690 г., направленных против одного из самых ненавистных фаворитов принца, бальи Якоба ван Зюйлена ван Нивелта. Дом этого чиновника, ухитрявшегося совмещать лицемерную наружность ортодоксального кальвиниста с вымогательством и манипулированием проститутками, был разграблен взбешенной толпой, подстрекаемой его политическими противниками. Среди них был Бернард Мандевиль (1670-1733 гг.), впоследствии ставший знаменитым писателем в Англии. Мандевиль произвел сенсацию, расклеив на стенах городских домов свою язвительную сатиру, обличавшую бальи как «тиранастяжателя». После беспорядков Нивелт предстал перед судом Hof'а по обвинению в казнокрадстве, но был освобожден в результате вмешательства штатгальтера, заставившего также роттердамский vroedschap выплатить огромную сумму в виде компенсации. После этого дела в 1692 г. принц произвел чистку vroedschap'а, уволив семь республиканских регентов и пенсионария и заменив их ярыми оранжистами. За этим последовала общая политическая, идеологическая и теологическая реакция, которую возглавил новый пенсионарий Исаак ван Хорнбек, сын профессора-воэцианца Иоганна ван Хорнбека. Военные ценности приобретали все больший вес, а наследие Паэтса и других поборников «Истинной свободы» подвергалось нападкам. Мандевиль, вероятно, к тому времени уже покинул Нидерланды. Пьер Бейль, «философ из Роттердама», давно враждовавший с твердолобыми кальвинистами из числа гугенотов, оказался мишенью в глазах подвергшейся чистке нидерландской консистории. Свою профессорскую должность он получил благодаря ходатайству Паэтса. Он был одним из главных поборников веротерпимости в Европе своего времени. В следующем году vroedschap по требованию консистории лишил его профессорского места в «Блистательной школе».