ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1

В то воскресенье работали на прополке свеклы. Ночью где-то грохотал гром, сверкали молнии, но дождь прошел стороной. А утром небо расчистило, только кое-где, как бы застывшие, стояли ребристые светлые облака. Блестела на солнышке зеленая ботва молодой свеклы. Вся плантация пестрела разноцветьем платочков и платьев женщин и девушек. Слышались разговоры, смешки, а иногда раздавалась и песня — какая-нибудь старинная, тягучая: это пели пожилые женщины.

Пелагея работала рядом с Галей, старалась не отставать от нее. Но Галя сразу же вырвалась далеко вперед, так что даже подружки ее Вера и Лена, работавшие по соседству, не могли угнаться за ней.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда на дороге, ведущей в Александровку, неожиданно показался верховой. Он птицей пластался над землей, казалось не касаясь ее, летя от Даниловки, припав к гриве коня и махая согнутыми руками в такт бега, словно крыльями. Некоторые заметили всадника, лишь он показался из-за бугорка и замельтешил вдали маленькой черной точкой. А Лена Бубнова разогнулась и, стоя с тяпкой в руке, следила за ним неотрывно, не замечая того, что безнадежно отстает от подруг. Ей почудилось: едет Огоньков, к которому она в последнее время была неравнодушна, потому что он начал всерьез ухаживать за ней. Но куда он и зачем? И почему так гонит лошадь?

Возле шалаша всадник чуть не на ходу соскочил с коня, подбежал к столбику, на котором висел кусок рельса, и начал заливисто, словно на пожар, звонить часто-часто.

Галя бросила тяпку и с криком: «Мама, это же Вася наш!» — понеслась по междурядью. Впереди мелькали ноги других полольщиц. Вот девчата окружили уже Васю. Он что-то сказал им торопливо, тряхнув черными длинными волосами. Галя услышала только одно слово: ВОЙНА! А когда подбежала к столбику, Вася уже скакал наискосок к дороге в сторону Александровки.

Подбегали другие отставшие полольщицы, спрашивали, что случилось, с кем война.

— С фашистами! — вразнобой отвечало несколько голосов.

Галя, с трудом переводя дыхание, стояла и смотрела на мчавшегося брата. «В район! Совсем загонит коня!» — подумала она, бессильно опустив свои черные, загорелые руки.

Война!

Шумя и громко разговаривая, девчата плотной кучкой двинулись на дорогу. Вскоре вслед за ними пошли и женщины, и Пелагея с Настасьей.

Всем казалось, что раз война, то теперь не до работы, надо скорее бежать в свое село, чтобы там, вместе с мужиками, что-то немедленно делать, как-то артелью встать против надвинувшейся беды.

2

На второй день с утра все село пришло в движение. По улице тянулись подводы, груженные сундуками, мешками. Возле правления толпился народ. Слышались сдержанные разговоры. Секретарь райкома партии товарищ Демин в защитного цвета гимнастерке стоял у запыленной легковой машины в кругу колхозников. В широком стекле открытой дверцы автомобиля пылало второе солнце, заливая дрожащим жаром побеленную теневую сторону дома правления.

Галя вместе с подругами Верой и Леной находились в самой людской гуще. Они молча, потерянно смотрели на все вокруг, прислушивались к разговорам старших. А те говорили больше о войне, так внезапно вспыхнувшей… Пожилые мужчины вспоминали четырнадцатый год.

— Тогда мы первые объявили.

— Мы объявили, а он вот без объявления, как разбойник.

— Да, гад! Подкрался.

— Мы им дадим землицы!

Вспоминали и восемнадцатый, когда немцы, забрав Украину, протягивали лапы к Центрально-Черноземной полосе.

— Вольные земли наши уж очень нравятся им!

— Мы им дадим землицы!

— Аршина по три на душу!

О том, что такое война, Галя знала по книгам, кинокартинам, по скупым рассказам отца. Она умом понимала: это что-то страшное, грозящее жизни прежде всего тех, кто в ней непосредственно участвует, но живого представления у нее не было, и поэтому ей больше вспоминались сражения по фильмам, с лавинами красной конницы, преследующей бегущих белых. Она пыталась вообразить, какое место займут в событиях, подобных виденным в фильмах, Вася, Илья, которые уже были призваны, и не могла. Знала только одно, что они могут быть убиты, но сердцем не верила в это.

Между тем народ все прибывал.

Но вот на крыльце появились Свиридов, Тугоухов. Они торопливо спустились вниз и подошли к Демину, стали что-то говорить ему.

Никогда Галя не видала такого множества людей на этой площади. Вон и отец ее рядом с Родионом Яковлевичем, оба мрачные, нахмуренные, стоят молча. И Лаврен Евстратович, и Демьян Фомич, и Глеб Иванович, хотя последнему провожать некого: кроме дочери Лены, у него никого нет.

Возле дощатой красной трибуны стояли призванные парни. Среди них Галя отыскала глазами брата Васю, Илью. Она привстала на цыпочки. Илья и Вася о чем-то разговаривали между собой, смеялись. «Илюша! Милый! Неужели я вижу тебя в последний раз?» Она так и не поговорила с матерью о замужестве, и в загс съездить, как собирались с Ильей, они не успели.

Вдруг Илья покинул Васю и направился прямо на трибуну вслед за Свиридовым, Деминым, дедом Афанасом. Галя решила протиснуться поближе. Лена и Вера потянулись за ней. Женщины сердились на них:

— Чего толкаетесь? Куда вас несет нелегкая?

— Не все равно им, где стоять!

Наконец девчата вынуждены были остановиться: дальше пройти не было никакой возможности. Но все же они довольно близко подошли: Гале теперь отчетливо видны были все стоявшие на трибуне. Дед Афанас без фуражки. Крупными жесткими ладонями он поправил свои взлохмаченные седые волосы, строго глядя куда-то вдаль. Широкой белой бородой его поигрывал легкий ветерок. Отец суровый, насупленный. Между дедом и отцом — Илья. Держась обеими руками за перильца, он искал кого-то глазами в народе. Может, ее, Галю? Она нарочно вынула белый платочек и стала обмахиваться им, чтоб Илье легче было отыскать ее. Но нет, он не замечал, не находил Галю свою.

Высокая, стройная Вера была деловито-сосредоточенна. Белая косынка ее съехала на затылок, обнажив каштановые волосы, заплетенные в косу. Она тоже не сводила глаз с трибуны, хотя Васи там не было. Она, видимо, сильно волновалась, лицо ее пылало.

Лена ни на шаг не отставала от Гали. И на улице, когда шли сюда, и здесь она не переставая тараторила, то рассказывая что-нибудь, то высмеивая кого-либо. Вот и теперь дергала Галю за рукав кофточки, тихо прыскала от смеха.

— Глянь, глянь! Твой-то на трибуне! В ответственные попал! Наверно, речугу сейчас закатит. Послушаем, какой такой оратор любезный наш Илюшенька.

Галя с досадой отмахнулась от нее:

— Замолчи, Ленка! Ты мне уже надоела со своими подковырками.

Митинг начался речью Демина. Он говорил негромко, без выкриков, без жестов, говорил, словно беседовал.

— Гитлер напал на наши границы,