тети Клавы давно умер, но на нее саму известие о том, что она прожила жизнь с человеком, с которым имела общих прапрадеда и прапрабабку, подействовало крайне угнетающе. Она даже фотографии покойника сняла со стен и спрятала в комод. Особенность была в том, что никто прежде не знал об их родстве. Прошла неделя, как завязался еще один ироничный узелок. За год до этого у дальней родни сыграли свадьбу. И Сошников как-то быстро, поговорив с одной стороной и с другой, выяснил, что жених взял в жены свою троюродную бабку, хотя оба были, конечно, молоды и красивы. Никто не знал, что молодожены сомкнулись во втором родстве, и на этот раз Сошников решил помалкивать. Тем более, ему стало открываться, что такие пересечения не совсем уж случайны, в них крылось что-то слишком важное и закономерное.

Однажды он, сидя за компьютером, открыл калькулятор и начал считать. Было понятно, что, если углубляться в разветвления родов, пересечения будут нарастать, и наконец наступит момент, — его, наверное, можно было просчитать в исторической тьме, — когда все люди сначала города, потом губернии, потом континента, и наконец всей земли первый раз сольются в сплошном родстве. Настолько математически неизбежно паутина родства опутывала город, губернию, страну, выползала за края и, напротив, вползала из-за краев в середку варившегося самом в себе города. Исходя из известного факта, что каждое колено предков удваивается, поскольку для нормального деторождения, не знающего почкования и клонирования, никак не обойтись без двоих — мамы и папы, он каждое новое число начал умножать на два. Сначала все шло в пределах понимания. У Сошникова были мама и папа, во втором ряду предков уже четверо — две бабушки, два дедушки, в третьем — восемь прямых предков, в четвертом — шестнадцать… Но мало по малу цифры начинали терять здравый смысл. В двадцатом колене, а отстояло оно, судя по всему, от Сошникова на пять столетий, должно было проживать больше двух миллионов его прямых предков. Он немного растерялся. Всего пятьсот лет и два с лишним миллиона! С калькулятором было сложно спорить. Мало того, получалось, что точно так же у каждого жителя города, страны, земли пятьсот лет назад было по два с лишним миллиона прямых предков. И даже с точностью до единиц: 2 097152. Ни одного нельзя было выбросить из этого счета, ни одного прибавить. Он записал число. И вновь принялся умножать, время от времени записывая получавшиеся числа.

Сорок колен назад, во времена Владимира-крестителя, по меркам туманной истории не так уж далеко, количество прямых предков Сошникова выражалось числом, которое пришлось разбивать на части, чтобы подвергнуть прочтению: 2 триллиона 199 миллиардов 23 миллиона 255 тысяч552. Ни прибавить, ни убавить хотя бы одного также было нельзя — опять же в силу того, что и в прошлом люди не умели плодиться почкованием, клонированием, а также тройственным генетическим слиянием. Точно такое же количество прямых предков сорок колен назад имел каждый современный человек.

Незадача была в том, что все население Руси тысячу лет назад недотягивало до трех миллионов, а население земли не превышало трехсот миллионов бедолаг. Но даже триста миллионов укладывались в то гигантское число 733 раза.

Тогда он продолжил считать дальше. И наконец восьмидесятое колено, жившее во времена Христа, выплеснуло на экран ни о чем не говорившее загадочное число, причудливое, фантастическое, выраженное двадцатью пятью знаками:

2 417 851 639 229 258 349 412352

Сошников расслабленно откинулся к спинку стула. Вряд ли у этого цифрового ряда имелось название. Что касается мира людей, такое число вообще ничего не могло обозначать — даже, наверное, количество всех волос на головах всех людей, живших в последние две тысячи лет, было меньшим.

Но именно это число было шифром к загадке человечества, оно открывало простую истину: за две тысячи прошедших лет человечество перемешивалось в сплошном родстве многократно — по множеству линий.

Итак, круг родства всей России первый раз замкнулся во времена обозримые, когда пугливый и жадноватый Иван-третий нагребал по сусекам свое царство. Все население тогдашней страны, каждый человек, чья линия во времени не пересеклась, был прямым предком Игоря Сошникова. А значит, каждый, кто жил в пятнадцатом веке, был прямым предком каждого, кто жил в России в двадцать первом веке.

Немного же раньше, в столетие Батыевых нашествий, в неизбежном родстве первый раз смешивался весь континент — от англосаксов, португальцев и мавров до китайцев, японцев, камчадалов, от норманнов, пермяков, самоедов до арабов, турок, индусов. А еще на пару столетий раньше родство разносилось по всем уголкам мира: если учесть, что древние чукчи и эскимосы не чурались друг друга и свободно одолевали пролив, и если учесть, что китаец, заплывший к полинезийцам на джонке, бывал не съеден, а усыновлен вождем племени, а монголы, вторгшиеся в пределы молодой империи Восходящего солнца, до того как были наголову разгромлены самураями, успели проскакать по прибрежным деревням с обычными своим надобностями… Если принять во внимание множество таких неизбежных событий, то за прошедшую тысячу лет, а тем более за две тысячи, все население земли должно было полностью смешаться в замысловатых, но неизбежных сплетениях прямого родства не раз и не два — количество таких полных смешений должно было подходить к умопомрачительным величинам. А раз так, то Сократ, Моисей, Конфуций, как и все прочие великие, объявшие человечество своим разумом, были прямыми предками Сошникова по множеству линий. Точно так же, как и другая крайность, охищненное историческое отребье, Александр, Ирод, Аттила, как и все прочие проклятые, были несомненными прямыми предками Сошникова по огромному множеству линий.

Так что Адам и Ева и сопровождающая их нелепая сказка о разбегающихся во все стороны веточках человечества — у Еноха родился Ирад; Ирад родил Мехиаеля; Мехиаель родил Мафусала — слишком тускло все они смотрелись на фоне родственного человеческого варева, напоминавшего вовсе не дерево, развесившее мертвые корни, и даже не обволакивающую человеческий род паутину, а пульсирующий клубок из миллиардов перевязанных друг с другом нитей. К тому же Енох вообще мог никого не родить, если бы вместо подразумеваемой машины для размножения, которая покорным призраком сосуществовала рядом с ним, оказалась бы прыткая Дарья. Вот она, главная загадка этногенеза: женщина, плодовитый узел родственности, центр притяжения, вокруг которого сплеталось все человечество.

Однажды у кого-то из обнаружившихся новых родственников, взяв на руки совсем маленькую девочку, годик от роду, Сошников сказал непонятную тем людям, насторожившую их фразу, до непреложности которой сам он дозревал долгое время: «Представьте