– Посмотри-ка, – выдохнула Этта, ее сердце взволнованно ухнуло. – Это тянет не сильно больше, чем на сотню фунтов?

– Нет, – подтвердил Джулиан. – Сто, может быть, с небольшим. А в пещере точно запас повесомее. Значит, они не переносят весь этот тайник и не выгребают его дочиста – берут ровно столько, сколько нужно.

– Что означает, что мы можем взять оставшееся, – закончила Этта.

Если София нас не опередит.

– А что потом? – поинтересовался Джулиан. – Этта… Я знаю, ты не хочешь ей верить, но Софи никогда не бывает честнее, чем когда метит в сердце.

– Знаю, – кивнула она, не в силах оторвать взгляд от Николаса, шедшего за Айронвудом к кораблям. Одну руку он заложил за спину, и это напомнило ей, как он расхаживал по палубе «Решительного», находясь полностью в своей стихии.

Генри и другие знали только, что, уничтожив астролябию, вернут исходную временную шкалу и не смогут создавать новые проходы взамен устаревших или обрушившихся. Они и понятия не имели, что это закроет все проходы, и все навеки застрянут в своем естественном времени. Она должна была верить, что Генри не хотел этого, что он прошел бы каким-то другим, срединным путем.

Пока она не выяснит, что же все-таки произойдет, ей нужно сохранять астролябию целой. Если подтвердится, что София сказала правду, тогда они с Тернами вновь сосредоточатся на том, чтобы с помощью астролябии попасть во время многочисленных поворотных событий истории и сдвинуть временную шкалу в исходное положение, повлияв на них. Айронвуды замечутся в панике, власть старика окажется подорвана, а осознание, что астролябия навсегда уплыла из его рук, окончательно его добьет.

Это будет кропотливая и опасная работа, которая может растянуться на годы, но они смогут ее сделать. Она сможет, даже если не получится у Генри. Да, изначальный план менялся круто, аж голова шла кругом, но Этта находила утешение в мыслях, что это, вот это поможет ей загладить вину за все страдания, причиненные бедному миру ее семьей.

Они могли начать заново. Стать лучше.

– Знаю, – повторила Этта. – Мы добудем астролябию и попытаемся воссоединиться с Тернами, чтобы решить, что с нею делать. Однако мы не можем уничтожать ее, пока не узнаем наверняка, к чему это приведет.

Они не должны приносить свои семьи в жертву истории и будущему. Одно не обязательно исключало другое. Существовал способ спасти всех, и она найдет его.

– А что с Ником? – спросил Джулиан. – Мне претит оставлять его с дедулей – не потому, что наговорила Софи. Быть наследником – это проклятие, а не удача. Чувствуешь себя – даже притом, что он неплохо держится, – словно в раскрытой пасти крокодила.

Этта отползла от своего наблюдательного пункта на краю скалы, неожиданно почувствовав легкость, как будто оставила позади что-то важное.

– Пока он в безопасности. Найдем астролябию и тогда вернемся к нему.

Если сквозь все сущее есть путь к нему, она его найдет. Если нет, проложит сквозь не-сущее и встретит на полпути, как, кажется, всегда и происходит. На свете было место для них, для всех них, где они могли жить со своими семьями, в любви и заботе друг о друге, но только не в том мире, в котором они жили сейчас.

Едва драккары скрылись в тумане и пурге, они спустились на берег. Этта старалась не думать о Николасе, который только что был здесь, о том, что она идет по его следам. На песке осталось слишком много отпечатков ног, чтобы найти именно его, но ей не хотелось затаптывать их, уничтожать доказательство, что он жив и был так близко.

Пещера оказалась воплощением мрака, пастью тысячезубого чудовища. Обледеневшие сталагмиты торчали из земли, пронизывающий ветер свистел между ними. Казалось, кто-то намеренно вырезал грубые ступени, ведущие внутрь, и Этта стала спускаться по ним, не обращая внимания на брызги ледяной воды, летящие сверху.

– Порядок, – объявил Джулиан, обгоняя ее на шаг. Они дошли до края участка, освещаемого через вход, но в скале над головой оказалась трещина – Этта с удивлением смотрела на снежинки, лениво спускающиеся к ней. Она вообразила, что каждая крупинка – это нота, падающая ей на руку, и в ней вновь заиграла музыка, сплетаясь в нерешительную, но сладкую песнь надежды. Николас приходил сюда не за этим. Но однажды она приведет его сюда снова.

– Похоже, на нашу долю хватит, хотя и впритык, – сообщил Джулиан, кидая Этте один из захваченных с собой мешков. – Давай, Линден-Хемлок-Спенсер. Глаза таращить – это моя работа. Насладишься красотами мира позже, договорились?

Этта стряхнула грезы, подходя ближе к нему. Было нетрудно догадаться, где Айронвуды прятали свои бочки – под покровом «обвалившихся» камней. В спешке они побросали пустые бочки догнивать. Джулиан сорвал крышку с бочки, присыпанной камнями, и заворковал над открывшимся ярким золотом.

– Утерянные сокровища Лимы, – объявил он, словно это все объясняло. – Он жаден, как смертный грех, но, ей богу, во вкусе старику не откажешь.

– Поспешим, – поторопила его Этта, зарываясь пальцами в холодный металл. Впереди оставалось еще несколько дней до аукциона и слишком много возможностей потерпеть неудачу. Но здесь, в темноте, пока они молча наполняли мешки, безопасно думалось о Николасе на пляже, мечталось о том, чтобы оказаться рядом и согреть его руки, замерзшие на ледяном ветру. Она почти смогла вспомнить, как звучал его голос, когда он шептал свои тайны ее волосам.

Этта благодарила случай, даже несмотря на непрерывно нарастающее крещендо тоски. Одного случая было достаточно – получив мимолетное свидетельство, что он жив, она могла продолжать бороться. И что бы ни случилось в храме на горе во мраке ночи, она надеялась, что он, по крайней мере, уцелеет.

Моряки – народ суеверный, так что его нисколько не удивляло, что теперь, когда смерть отметила его своей дланью, в тесноте кубрика живо плодились самые невероятные истории, преследуя его, словно акулы.

Корабельный колокол, как объяснял им старый штурман Холла Грамз, – душа судна. Потому-то морякам предписывалось всеми силами спасать его при крушении; он заменял колокола церкви: отмерял время вахт, а его бодрый звон предупреждал о врагах и штормах. Но, когда он звучал сам по себе, или когда такой же нежный отзвук поднимался из темных глубин моря, это был знак – для кого-то пришел час вечной расплаты.

Николас лежал в снятой комнате, слушая, как буря, начавшаяся за ужином, терзает город. Бешеный ветер играл со ставнями, вывесками и крышами; Николаса не должно было бы удивлять, что силы шторма хватило даже чтобы заставить заговорить колокол в церкви, но все же удивило. Он чувствовал, как звук течет сквозь него, сотрясая каждую косточку.

Дождь стегал в окно. Николас попытался сесть; все суставы горели огнем, не гнулись. Он попытался перевернуться, чтобы поставить ноги на ковер, но обнаружил, что теперь и левая рука не выдерживает его веса. Медленно, с огромным трудом он добрался до края койки и с еще большим трудом подавил ощущение, что голова заполнена хлюпающей пеной. Николас пожалел, что лег прошлым вечером. Вставать после отдыха было все тяжелее.