Но, правда, в России с конца XVIII в. появляется новое увлечение – англомания. Само это слово, вероятно, впервые появляется в печати в 1775 г. в «Письме англомана к одному из членов Вольного Российского собрания», помещенном в «Опыте трудов» этого собрания[265]. Причинами англомании служило то, что Англия была образцом во многих областях человеческой деятельности: общественном строе, технике, промышленности, сельском хозяйстве (любопытно отметить, что, скажем, не было такого же увлечения другими европейскими странами – Германией, Италией или Испанией. Франция, правда, была исключением – французомания насчитывала много лет и множество приверженцев).

Общественный строй Англии вызывал неподдельный интерес со стороны многих представителей русского образованного общества и желание понять, как можно совместить монархический строй с народным представительством. Еще князь Щербатов в своих «Размышлениях о законодательстве вообще» писал, что «нигде столь не цветет народная вольность под тенью монархической власти, как в Англии»[266]. Н. И. Тургенев считал, что «с такою конституциею, какова аглийская, народы не так скоро упадают»[267]. Многие декабристы ссылались на достоинства английской государственной системы, на силу законов, гласность в политике и, наконец, на торжество демократических принципов.

Теории Смита приобрели широкую известность. Адам Смит – отец классической экономической науки, его книга «Иследование о природе и причинах богатства народов» послужила основой для последующего развития ее. В России особо привлекало то, что в «системе Смита» экономическое развитие рассматривалось как естественное течение событий, естественного прогресса, чему в корне противоречили принудительный труд и крепостная зависимость.

Огромный интерес вызывали и экономические достижения Англии. Во многих журналах регулярно появлялись описания технических новинок, рассказы об английских фабриках, приемах строительного искусства и новинках в земледелии. Ростопчин в 1807 г. писал своему другу русскому послу С. Р. Воронцову: «Англичане превзошли всех нас в умении улучшать землю и собирать обильные урожаи[268]». Многие русские помещики узнавали о передовых методах земледелия Англии и пытались внедрить их в свое хозяйство. В России печатается руководство по ведению сельского хозяйства А. А. Самборского, долгое время служившего в Лондоне священником Русской православной церкви. Известно, что Д. М. Полторацкий не только выписывал из Англии сельскохозяйственные машины, но и опытных агрономов и довел калужское имение Авчурино до такого совершенства, что учиться к нему приезжали из отдаленных уголков России.

Английское образование тогда, как, впрочем, и сейчас, пользовалось большим уважением. Брат русского посла С. Р. Воронцова писал по поводу отъезда его в Англию: «Я радуюсь, особливо для Мишеньки (сына посла. – Авт.), что вы в Англию едете, и ему воспитание можно дать такое, какое трудно было здесь (т. е. в России. – Авт.) иметь».

В 1861 г. Лондон посещает Лев Николаевич Толстой, надеявшийся познакомиться с образовательной системой Великобритании, «чтобы там узнать, как бы это так сделать, чтобы, самому ничего не зная, уметь учить других», как бесхитростно признавался он в «Исповеди».

После посещения нескольких европейских стран он 1 марта 1861 г. выезжает из Парижа в Лондон и приезжает туда, возможно, 3 марта утром. Он, как и в других местах, знакомится с литературой, покупает и отправляет в Россию книги по педагогике, посещает различные школы и недавно открытый учебный музей прикладного искусства и промышленности, в котором была очень богатая педагогическая библиотека. Толстой 12 марта посетил учительский колледж в Челси, образованный в 1839 г. вместе со школой, где будущие учителя проходили практику. Здание школы необычной восьмиугольной формы (оно так и называлось – «Октагон») сохранилось и находится на углу Фулем-роуд и Гортензиа-роуд (Fulham Road and Hortensia Road). Рядом – большое готическое здание часовни св. Марка, а также здание бывшего колледжа св. Марка.

Были проекты снести это здание, редкой теперь в Лондоне, но когда-то распространенной формы, и застроить все офисами, квартирами и магазинами, но местный муниципальный совет воспротивился и решил все здания тут сохранить для учебных заведений.

Одной из целей поездки Толстого в Англию было увидеть и побеседовать с Герценом (об их встречах см. главу «Эмиграция»). Л. Н. Толстой покинул Англию 5 (17) марта 1861 г.

Наряду с государственным строем, хозяйством и воспитанием интерес, понимание и восхищение вызывали и бытовые черты англичан. «Нет народа, – писал А. Р. Воронцов (брат посла) в 1784 г., – в котором в приватной жизни было более добродетели, праводушия и дружбы, как у них. Хорошо и жить и родиться там»[269].

Хотя надо сказать, что многие отнюдь не выражали никакого восхищения английскими порядками и были равнодушны к успехам техники. Правда, бывало так, что русский автор, рассказывая о трудностях жизни народа в Англии, о том, как «англичанин едва может пропитать душу свою, евши вполсыта печеный картофель», утверждал, что в благословенной России «русский ест и пьет и веселится иногда… У нас нет изящных рукоделий, но почти нет нищих, и те суть ленивые бродяги, выпущенные на волю. Следственно, русские пользуются сущностью свободы, оставляя без зависти просвещенным англичанам праведно гордиться формами свое свободой и буйством своевольства»[270].

Отношение русского дворянства к англичанам в целом отличается сдержанностью и иронией. Часто было так, что совсем не идеи воспринимались из Англии русскими, а только их внешние формы, которые превращались просто в моду, вызывая недоумение и насмешки:

Журнал «Московский наблюдатель» рассказывал, как о курьезе, о помещике из Костромской губернии, вернувшимся англоманом из поездки в Великобританию. Он переименовал свою деревню Дубровку в Честерфилд, себя назвал баронетом и прокопал туннель под речушкой у себя на манер тогда только что появившегося чуда – огромного туннеля под Темзой, сооруженного знаменитым инженером Брюнелем.

Многие англоманы воспринимали английскую культуру весьма поверхностно, усваивая только внешние ее признаки и таким образом делая англоманию просто модой, сопоставимой с пресловутой французоманией. Модник Василий Львович Пушкин, побывав за границей, привез последние формы одежды и прически в Москву. В 1843 г. В. Г. Белинский писал, что «если англоман, да еще богатый, то и лошади у него англизированные, и жокеи, и грумы, словно сейчас из Лондона привезенные, и парк в английском вкусе, и портер он пьет исправно, любит ростбиф и пуддинг, на комфорте помешан и даже боксирует не хуже любого английского кучера»[271].