Отсюда и малое знание московитов о европейских и иных странах. Если о Московском государстве мы имеем многочисленные сочинения иностранцев с XVI столетия – Герберштейна, Олеария, Горсея, Рейтенфельса, Таннера и др., то о Западной Европе у нас есть только, по сути дела, мало кому известные суховатые отчеты наших посланников, выезжавших по отдельным поручениям великих князей или царей (где, правда, можно встретить любопытные вкрапления личных впечатлений: редким примером, скажем, могут служить записи Шереметева «Похождение в Малтийский остров боярина Бориса Петровича Шереметева 1697 Июня 22–10 февраля 1699»). Это так называемые статейные списки, хранящиеся в архивах и опубликованные сравнительно недавно.

Как рассказывал бывший подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, бежавший на Запад, в России «понеже для науки и обычая в ыные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи, и волность благую, начали б свою веру отменить, и приставать к иным, и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили»[255].

А вот с теми, кто своим умыслом дерзнет сам поехать или послать сына своего в другое государство «без ведомости, не бив челом государю, и такому б человеку за такое дело поставлено было в-ызмену, и вотчины и поместья и животы взяты б были на царя; и ежели б кто сам поехал, а после его осталися сродственники, и их бы пытали, не ведали ль они мысли сродственника своего; или б кто послал сына, или брата, или племянника, и его потомуж пытали б, для чего он послал в ыное государство…»[256] (как это знакомо даже моему поколению: глава семьи покидал СССР, а отвечали его жена, дети, родители и родные…).

Как писал в книге «О государстве Русском» английский дипломат Джайлс Флетчер, побывавший в Москве в 80-е годы XVI в., «Правление у них чисто тираническое: все его действия клонятся к пользе и выгодам одного Царя и, сверх того, самым явным и варварским образом». Флетчер справедливо подметил, что правители стремились отгородить русский народ от влияния западных традиций: «Что касается до их свойств и образа жизни, то они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукою… Отчасти причина этому заключается в том, что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается их властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы он получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство. С этой целью цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допускать ничего иноземного, что могло бы переменить туземные обычаи»[257].

Еще ближний боярин тишайшего царя Алексея Михайловича, руководитель Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин разъяснял англичанину доктору Коллинсу: «Да что нам за дело до иноземных обычаев: их платье не по нас, а наше не по них».

Что ж, воистину бессмертное замечание. Ему вторил император Николай I: «Я признаюсь, что не люблю посылок за границу. Молодые люди возвращаются оттуда с духом критики, который заставляет их находить, может быть справедливо, учреждения своей страны неудовлетворительными»[258]. В его время существовало явное указание: «За границу не увольнять никого без дозволения Его Величества», которое впоследствии официально отменили, но зато ввели и законодательные, и материальные препятствия для выезда. Герцен писал о новых тогда установлениях: «Все эти оскорбительные, исполненные презрения всех прав меры возрастают – времена Бирона и безумных мер Павла очью совершаются и, вероятно, долго продлятся. Какие плечи надобно иметь, чтоб не сломиться!»[259]. Такие же «безумные меры», но еще более жестокие, существовали в советское время.

Из европейских стран в XVIII – начале XIX вв. Англию, как, впрочем, и другие страны, посещали немногие русские, которые обычно знакомились с нею из переводных книг, таких, к примеру, как капитальный «Всемирный путешествователь, или Познание старого и нового света, то есть описание всех по сие время известных земель в четырех частях света, изданное аббатом де ля Портом, а на российский язык переведенное с французского» (СПб., 1783–1794. Т. 1– 14; СПб., 1811 – 1816. Т. 1–27) или книга И. Архенгольца «Англия и Италия» (М., 1802–1805. Ч. 1–6), а также переводная с немецкого «Картина Лондона» (СПб., 1807) или «Картина нынешнего естественного и политического состояния Англии» (М., 1795)[260].

Значительно более распространены были визиты во Францию и, конечно, в Париж, всесветную столицу моды и развлечений, а также в Италию или Германию.

В Париже рассчитывали познакомиться с последними модами, побывать в театре, посмотреть художественные выставки, а вот в Англию, по словам Погодина, едут потому, что там «свободнее», имея в виду стабильность политической системы и уважение к правам личности. Эмигрант, автор записок В. С. Печерин, живший в Англии, восклицает: «Вот страна разума и свободы! Страна, где есть истина в науке и в жизни и правосудие в судах; где все действуют открыто и прямодушно и где человеку можно жить по-человечески»[261].

Как писал журнал «Иллюстрация» в 1846 г., люди «бегут не из Петербурга, но от себя; они хотят размыкать в иностранных ресторанах тоску, которую нажили в России бездействием… Многих ли увлекает на запад наука и желание изучить европейскую образованность с тем, чтобы усвоить ее с пользою для отечества? Многих ли отрывает от этих берегов необходимость недуга или торговых дел? Нет! Нет! На редком лице встречаем мы утешительное да!»[262].

Играло большую роль и знание языка: если французский считался обязательным для образованного русского, то английский почти не употреблялся в России, и только примерно с 40–50-х гг. XIX в. возник интерес к нему: так, первый подробный англо-русский словарь был издан в 1838 г.

К тому же считалось, что Англия очень дорогая страна: как писал крупный русский экономист, автор радикальной записки об отмене крепостного права, писатель и государственный деятель А. П. Заблоцкий-Десятовский в «Отечественных записках», в Англии «за все надо платить и платить дорого. Большая часть путешественников под влиянием этого чувства недолго остаются в Англии и спешат возвратиться на материк». Но он, правда, добавлял, что если вы не поддадитесь этому желанию, то не пожалеете: «В этой стране есть что посмотреть»[263]. А редактор петербургской газеты «Северная пчела» так объяснял нежелание русских посещать Британию: «Наших туристов пугают старинные слухи о чрезмерной дороговизне лондонской жизни, о лондонской скуке, о холодности, чопорности, принужденности лондонского общества… Английская жизнь, точно, скучна для человека общежительного, привыкшего к обществу разговорчивому, фамильярному, так сказать, к обществу любезному»[264]. Конечно, Париж как нельзя более удовлетворял таким критериям, и было понятно, что, по словам Герцена, «в Лондон русские ездили на скорую руку, сконфуженные, потерянные».