– Итак, сестра-бабочка, ты вернулась к нам. Что же твои крылышки так скоро устали, ночная гуляка?

Турсла замерла. Меньше всего ей хотелось сейчас столкнуться с Аффриком. Он, опираясь на копье, с насмешкой разглядывал ее. Его пояс был украшен бахромой из зубов вак-ящеров – свидетельство отваги и искусства, ведь не каждый решался охотиться на этих огромных ящериц.

– Доброго тебе дня, Аффрик. – Она не вложила тепла в свое приветствие. Он ведь первый нарушил обычай, что само по себе внушало большую тревогу.

– День-то добрый, – передразнил он. – А какова была ночь, сестра-бабочка? Другие танцевали под луной.

Она едва не вздрогнула от изумления. Чтобы мужчина, имеющий голос в Собрании торов, говорил о призыве, да еще с такой, как она, еще не избравшей мужчину перед лицом Вольта!

Он рассмеялся:

– Не мечи в меня копья из глаз, сестра-бабочка. Лишь с дочерьми Вольта – с истинными дочерьми – язык мужчины связан обычаем. – Он подступил к ней на шаг. – Нет, ты этой ночью не искала луны, так чего же ты искала, сестра-бабочка?

Его губы кривила нехорошая усмешка.

Она не стала отвечать. Ответ на такое только унизил бы ее в глазах клана. А их слушали, хотя и издалека. В словах и повадке Аффрика было прямое оскорбление.

Турсла отвернулась и пошла дальше. Она была уверена, что он не посмеет ее удерживать. Он и не стал. Но одно то, что он прилюдно обратился к ней таким образом, внушало страх. К тому же никто из слышавших не остановил обидчика. Оскорбление казалось умышленным, словно было подстроено нарочно. Она крепче сжала подол с листьями. Зачем?.. Никто не заслонил ей двери, и она вошла в дом Келва с высоко поднятой головой, с прямой спиной шагнула из света дня в полумрак.

– Вернулась, стало быть, наконец-то. – Паура, хранительница кладовых и глаза Мафры, встретила ее кислым взглядом. – Что такое тебе пришло в голову собирать ночью? Ночью, когда долг ждал тебя в другом месте!

Турсла вытряхнула листья на циновку.

– Ты вправду думаешь, Паура, что мой танец был бы достоин Сияющей? – бесстрастно спросила она.

– О чем ты говоришь? Ты женщина, ты стала взрослой. Твой долг – вынашивать детей… если сумеешь.

– Если сумею – ты сама это сказала, малая мать. Но разве мне всю жизнь не твердили иное? Что я не настоящее дитя торов и, будучи отчасти чужой, не должна давать жизнь младенцу?

– Нас стало так мало… – начала Паура.

– Что клан готов принять даже нечистых? Но это против обычая, Паура. А если уж нарушать обычай, это делается открыто, перед святилищем Вольта, с одобрения всего народа.

– Если нас станет слишком мало, – возразила Паура, – некому будет возвысить голос за Вольта. Нужно что-то менять, хотя бы и обычай. Предстоит Собрание. Великое Собрание. Это уже решено.

Известие потрясло Турслу. Великое Собрание, о котором говорила Паура, созывалось в последний раз много лет назад, когда торы на время допустили чужеземцев в свою твердыню. Это тогда здесь побывал пленником военачальник из запредельных стран – вместе с той, кто, как шептались, стала избранницей Кориса. От этого не случилось большой беды, кроме того, что, по слухам, как они тогда закрыли болота, так теперь закрылся от них внешний мир. И все же люди спорили, верно ли они тогда поступили.

Детей и вправду с каждым годом рождалось все меньше. Турсла слышала, что Мафра и еще кто-то из Матерей кланов ломали голову над причинами. Возможно, их род и в самом деле одряхлел, слишком долго выбирая супругов среди своих, кровь их стала жидкой и устала творить новую жизнь. Так что ее и в самом деле могли насильно подчинить этой цели. Ведь только силой можно было принудить Турслу сделать выбор – ни один из мужчин-торов не смотрел на нее благосклонно. И сейчас, незаметно для себя прикрывая ладонью грудь, она меньше прежнего ощущала себя дочерью Вольта.

– Твое тело, бабочка, – продолжала Паура, устремив на нее взгляд, в котором Турсле почудилось коварство и что-то похожее на ненависть, – рождено Тором и вполне может послужить целям Вольта. Подумай об этом.

Турсла поспешно повернулась к алькову, принадлежавшему Мафре. Мать клана редко теперь покидала свою личную нишу. Ее искусные руки возмещали отсутствие зрения, так что она и без глаз умела послужить народу, изготавливая маленькие горшочки под обжиг или прядя нити более гладкие, чем мог сплести любой из членов ее Дома.

Сейчас руки старой женщины лежали на коленях в непривычной неподвижности. Голову она держала высоко, и только чуть склоняла к плечу, прислушиваясь к разговору. Девушка остановилась перед ней, не решаясь нарушить глубокой задумчивости Матери, и тогда Мафра заговорила сама:

– Доброго дня, дитя-бабочка. С добром ты ушла и с добром приходишь, да будет тверда твоя поступь на неровной дороге, да полнятся твои руки добрыми трудами, твое сердце – теплом, разум – мыслями, что послужат к добру.

Турсла упала на колени. Прозвучало не обычное приветствие! Такое… так приветствовали тех дочерей клана, кто понес наконец дитя. Но… как же…

Мафра подняла руку, вытянула ее перед собой. Турсла поспешила поцеловать ее длинные, истончившиеся от старости пальцы.

– Мать клана, я не… не такова, как ты меня встретила, – торопливо проговорила она.

– Ты наполнена, – сказала Мафра. – Наполнена не той жизнью, что со временем отделится от тебя, чтобы существовать самой по себе. Но в тебе теперь живет нечто, что выйдет наружу в должный срок. И если будет так, то лишь по воле Вольта или той Силы, что стояла за ним, когда он выводил наш народ из дикости. Да будет с тобой как с несущей жизнь. Пусть оповестят об этом Дом и клан. И какой числят тебя свои, такой да пребудешь ты среди всего народа.

– Но, Мать клана, если в моем теле нет понятной им жизни и я не принесу в свой срок плода, в котором нуждаются Дом и клан, что они подумают обо мне? Что скажут о той, которая обманула Дом и клан?

– Здесь нет обмана. Тебе дана задача, в тебе поселилась Сила, чтобы ее исполнить, что и приведет к развилке дорог, о которой я тебе говорила: в ту сторону… – ее рука указала направо, – или в эту. – Она махнула налево. – Далее этого выбора пути мое предвидение молчит. Но я думаю, ты выберешь мудро. Паура! – Она повысила голос, и женщина, приблизившись, встала перед ней на колени, как и Турсла.

– Паура, вот Турсла, дочь бабочки, наполнилась, о чем, согласно обычаю, надобно известить Дом и клан.

– Но она… она не сделала выбора, не танцевала под луной! – возмутилась Паура.

– Ее отослала прочь моя мудрость, Паура. Ты оспариваешь ее? – холодно вопросила Мафра. – Она ушла в ночь с моего благословения. Она искала – и волей Вольта обрела – то, что открыло мне прозрение. И вернулась наполненной. Я распознала это дарованной мне Вольтом Силой и теперь возвещаю об этом.

Паура снова открыла рот, словно хотела заспорить, но промолчала. Мать сказала свое слово, сказала, что Турсла наполнена. Никто не посмел бы оспорить ее прови́дения. Паура покорно склонила голову и поцеловала протянутую ей руку. Отступая, она не сводила глаз с Турслы, и девушка чувствовала, что, склоняясь внешне перед суждением Мафры, она упрямо таила в душе сомнения.