– Я изголодалась, – сказала Турсла, только теперь поняв, что так и есть. До этого рукопожатия в ней жил глубинный голод, который она не замечала, пока не утолила сейчас.

– Ты изголодалась, – повторила Ксактол. – Не голодай больше, сестра. Ты пришла – ты получишь то, что искала. А после сделаешь, что должно.

– Да будет так.

Турсла сделала еще шаг к ней. Ладони их разомкнулись, зато распахнулись объятия. Они обнялись, как обнимаются родные, радуясь встрече после долгой разлуки. Турсла ощутила на своих щеках слезы.

– Что я должна делать?

Девушка высвободилась из объятий, всмотрелась в близкое, прямо перед глазами, лицо. Оно было спокойным и неподвижным, как песок, еще не потревоженный ее призывом.

– Только то, чего сама захочешь, – услышала она тихий ответ. – Раскрой свой разум и сердце, сестра-половинка, и в назначенный час узнаешь. Теперь же… – Правая рука песчаной женщины протянулась, чуть шершавый палец коснулся лба Турслы и задержался на несколько биений сердца. Потом пальцы скользнули вниз, по невольно закрывшимся векам, и там снова задержались, прежде чем добраться до губ. Прикосновение исчезло и вернулось – к груди, над часто бьющимся сердцем.

Каждое касание вливало в Турслу Силу, от которой учащалось дыхание и охватывало нетерпеливое желание взяться за дело, хотя она еще не знала какое. От этого прилива энергии у нее зазвенела кожа, и она почувствовала себя живой, как никогда.

– Да… – торопливо, сминая слова, зашептала она. – Да, да! Но как – и когда? О, как и когда, песчаная сестрица?

– Как – ты узнаешь. Когда – вскоре.

– Значит… я найду дверь? Стану свободной в мире моих снов?

– Не так. Каждому свое место, сестра-половинка. До времени не ищи никаких Ворот. Тебе еще есть что делать здесь и сейчас. Будущее – ткацкий станок, на который еще не натянуты нити. Сядь перед ним, родная сестра, и наметь узор, который тебе по душе, а потом бери челнок и начинай. В каком-то смысле мы и сами – челноки на службе высшей цели и выводим незримый для наших глаз узор. Будут в нем узелки и обрывы, может быть, придется что-то распустить и соткать заново – ведь мы не Великие, чтобы видеть все целиком. Пришла тебе пора вплести свои нити в это незримое полотно.

– Но с тобой…

– Младшая сестра, мост, на котором мы сошлись здесь, не продержится долго. Каждой из нас надо спешить к своей цели. Твой разум открылся, глаза прозрели, твои губы готовы произнести слова, сердце готово встретить будущее. Слушай!

И там, у пруда из сновидений, Турсла вслушалась. Разум ее стал вдруг пористым и пустым, как палые листья у колодца, как губка, готовая впитать пролитую воду. Она впивала в себя странные слова, слышала неведомые звуки, которым должны были научиться ее губы. Хотя это было непросто, ведь иные из этих звуков были вовсе не предназначены для людских губ. Руки ее двигались, сплетая в воздухе узоры. Вслед за движением пальцев воздух на мгновение загорался намеком на цвет – красновато-коричневый, как песок, из которого было сложено тело ее наставницы, или зеленовато-синий, как вода пруда.

Она снова поднялась на ноги и легко затанцевала – под музыку, звучавшую лишь в ее душе. Смысл всего этого оставался еще скрыт от нее, хотя девушка знала, что берет свое по праву рождения – свое орудие и оружие.

Наконец ее сестра смолкла, и Турсла, распростершись на песке, ощутила, как наполнявшая ее жизненная Сила вытекает капля за каплей, уступая место так жадно схваченному знанию.

– Песчаная сестра, ты много дала мне. Зачем? Я не могу презреть пути Вольта и править здесь.

– Этого и не нужно. Ты сама увидишь, чем можешь послужить этим людям. Давай им то, в чем они нуждаются, но не открывай себя, не проявляй власти. Давай лишь то, что можно отдать незаметно. Придет время, когда отданное тобой заронит зерно нового, и тогда, о младшая сестра, дари от всей полноты сердца!

Та, что отзывалась на имя Ксактол и чей истинный облик и род Турсла угадывала лишь смутно (и лишь в мыслях), поднялась. Она принялась вращаться, раскручивалась все быстрей и быстрей, пока движение не размыло ее фигуру. То, что было создано из песка, обратилось в песок. Турсла закрыла лицо ладонями, спасая глаза от выброшенных песчаным столбом песчинок.

Песок под ногами у нее поехал, она упала ничком. Она устала, она так устала! Дай мне теперь сон без сновидений, обратилась она к кому-то, постижимому не более, чем истинный облик Ксактол. И песок вокруг Турслы взметнулся, накрыл ее как бы легким мягким одеялом из паутинного шелка и погрузил в сон без видений, как она и просила.

Разбудило ее тепло полуденного солнца. Она села, песок струйками хлынул с плеч. Краски сновидений вернулись – яркая зелень пруда, красноватый отлив песка. Но прошлая ночь не была сном. Не могла быть. Турсла зачерпнула ладонью песок и дала ему просочиться между пальцами. Он был таким мелким, как пыль или пепел, – нисколько не царапал песчинками.

Она отряхнулась и встала на колени у пруда, потревожив зеркальную гладь, чтобы смыть песок с рук и лица, чтобы обрызгать водой все тело. Дул ровный ветер, и Турсла, надев сброшенное платье, пошла дальше, за окаймлявшие пруд скалы.

Так она вышла к морю и впервые взглянула на часть мира, известную ей только по рассказам. Ее заворожила игра разбивающихся о берег и убегающих пеной волн. Турсла решилась шагнуть на выглаженный прибоем песок. Усилившийся ветер трепал ей одежду и волосы. Она раскинула руки навстречу этому ветру, свободному от болотных испарений.

Хорошо было стоять на просторе. Турсла села на песок, следила за волнами и тихо напевала песню без слов, не пробуждавшую никакого отклика, а сливавшуюся с музыкой моря и ветра.

Увидев на песке ракушки, она с восторженным удивлением принялась их собирать. Такие одинаковые и такие разные! – разглядывая вблизи, она видела, что каждая хоть немного отличается от себе подобных. Как и ее родичи – в каждом и в каждой есть что-то свое, принадлежащее лишь ему или ей.

Наконец она неохотно отвернулась от моря, обратившись лицом к Торовым болотам. Солнце уже склонялось к западу. Турсла впервые задумалась, не ищут ли ее и что ей сказать, вернувшись, чем прикрыть случившееся.

Она выпустила из рук собранные ракушки. Не надо никому видеть, что она побывала в запретных местах. Но почему бы ей не вернуться сюда позже? Установленный в древние времена закон Вольта напрямик не запрещал видеть море.

Торопливо возвращаясь по тропинке к родному острову, Турсла почувствовала, что ей тесно в болотах. На ходу она нарвала листьев, служивших для окраски тканей, и порадовалась своей удаче: ей попались несколько корфилов – редкого растения, дававшего алый цвет, – такие ткани чаще всего отдавали в святилище Вольта и высоко ценили.

Пробираясь по западной дороге, она подобрала подол, сложив в него свою богатую добычу. Но дойти до дома Келва не успела – ее перехватили на подходе.