Я отстранился и внимательно оглядел спящего. На мой взгляд,в Лестате не произошло никаких изменений.

– Однажды ты проснулся, – вспомнил я. – Тыпроснулся, когда Сибил исполняла свою музыку, а потом снова погрузился в свойэгоистичный сон. Да-да, это чистейшей воды эгоизм, Лестат, – покинуть тех,кого ты сотворил, то есть Луи и меня. Ты нас покинул, а это несправедливо. Тыдолжен очнуться ото сна, мой любимый Мастер, ты должен очнуться ради Луи именя.

Гладкое лицо не изменило своего выражения. Огромныефиалковые глаза были открыты чересчур широко, чтобы заподозрить, будто Лестатумер. Но других признаков жизни он не подавал.

Я склонился и прижал ухо к его холодной щеке. Я не могчитать мысли своего создателя, но надеялся, что смогу хоть что-то уловить в егодуше.

Так ничего и не услышав, я снова включил музыку.

Прежде чем покинуть Лестата, я его поцеловал, а затемотправился в свое пристанище, как никогда раньше радуясь предстоящему забвению.

Следующей ночью я предпринял поиски Меррик. Ее дом взаброшенном районе был темен и пуст. Только смотритель остался приглядывать заособняком. Мне не составило труда взобраться на второй этаж флигеля и, заглянувв окно, убедиться, что старик сидит себе спокойненько в комнате, прихлебываетпиво и смотрит свой жуткий цветной телевизор.

Я пришел в полное замешательство. Ведь Меррик твердопообещала встретиться со мной. Где же, если не в ее собственном старом доме?

Я должен был ее найти и, прибегнув к своим телепатическимспособностям, буквально обшарил весь город, без устали меряя его шагами изконца в конец.

Луи тоже куда-то запропастился. Я неоднократно возвращалсяна Рю-Рояль, но так его и не застал. Не заметил даже малейшего признака, что онпобывал в квартире.

Наконец вопреки всякому здравому смыслу, вконец отчаявшись,я приблизился к Оук-Хейвен, обители Таламаски, чтобы выяснить, не там лиМеррик.

Конечно! Она была в Оук-Хейвен. Стоя в густых дубовыхзарослях с северной стороны здания, я разглядел ее крошечную фигурку вбиблиотеке.

Меррик сидела в том самом кожаном кресле красного цвета,которое она облюбовала еще в детстве, когда мы только познакомились. Уютноустроившись на потрескавшейся старой коже, она казалась спящей, но когда яподошел ближе, вампирское чутье безошибочно определило, что она пьяна. Рядом сней я разглядел бутылку «Флор де Канья» и стакан. И бутылка, и стакан былипусты.

В обители находились и другие служители: один занимался втой же самой комнате, изучая книги, стоявшие на полках, а остальные разошлисьпо спальням верхнего этажа.

Я никак не мог проникнуть туда, где находилась Меррик. Вомне росло убеждение, что она все это заранее спланировала. А если так, то,возможно, она это сделала ради собственного душевного спокойствия, за что я,конечно, никак не мог ее порицать.

Оторвавшись от этой тщательно срежиссированной сцены –Меррик откровенно демонстрировала абсолютное пренебрежение к тому, что другиеслужители могут о ней подумать, – я возобновил поиски Луи.

Безуспешно прочесывая город, я за несколько часов дорассвета оказался в полутемной часовне, где дремал Лестат. Я метался перед ним,объясняя, что Меррик решила укрыться в Обители, а Луи вообще исчез, и в концеконцов, совершенно обессиленный, опустился на холодный мраморный пол.

– Я бы знал это, да? – спросил я у своего спящегосоздателя. – Если бы Луи покончил с собой, я бы наверняка что-то почувствовал,правда? Если бы это случилось вчера на рассвете, то я бы это знал еще до того,как закрыл глаза.

Лестат не ответил, его лицо и фигура говорили о том, что наответ надеяться не приходится. Это было все равно что страстно взывать к однойиз статуй святых.

Когда и вторая ночь прошла точно так же, я совсем пал духом.

Не представляю, что делала Меррик днем, но после заката онавновь сидела пьяная в библиотеке, на этот раз совершенно одна, в великолепномшелковом платье ярко-красного цвета. Пока я наблюдал за ней с безопасногорасстояния, один служитель, старик, которого я когда-то знал и любил всейдушой, вошел в библиотеку и укрыл Меррик белым шерстяным одеялом – на вид оченьмягким.

Я поспешил ретироваться, пока меня не обнаружили.

От Луи по-прежнему не было никаких вестей. Я бродил по темулицам города, которые всегда были его любимыми, я корил себя, что из почтениятак и не научился читать его мысли, что из уважения к его частной жизни ни разуза ним не проследил, я корил себя, что не связал его обещанием встретиться сомной в определенный час на Рю-Рояль.

Наконец наступила третья ночь.

Поняв, что Меррик вряд ли чем-то займется, а будет опятьпить ром, я сразу отправился на квартиру на Рю-Рояль, намереваясь написатьзаписку Луи на тот случай, если он зайдет в мое отсутствие.

Меня снедало горе. Теперь мне казалось вполне возможным, чтоЛуи больше нет на земле. Я бы совсем не удивился, узнав, что он позволилутреннему солнцу спалить себя и что эта моя записка так и осталасьнепрочитанной.

Тем не менее я уселся за письменный стол Лестата, стоявший вгостиной, и поспешно вывел следующее:

«Ты должен поговорить со мной. Мы непременно должныпобеседовать. Будет несправедливо, если ты откажешься от такой возможности. Яочень волнуюсь за тебя. Помни, Л., что я выполнил твою просьбу и помог тебе,как сумел. Разумеется, мною двигали и собственные мотивы, в чем я открытопризнаюсь. Я скучал по ней. Мое сердце готово было разорваться.

Однако ты просто обязан сообщить, как обстоят дела у тебя».

Едва я вместо подписи вывел большую «Д», как в дверяхпоявился Луи.

Целый и невредимый, с расчесанными черными вьющимисяволосами, он стоял и вопросительно смотрел на меня, а я, испытав приятноепотрясение, откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

– Только посмотрите на него! А я-то ношусь по всему городукак сумасшедший, пытаясь его отыскать!

Оглядывая красивый серый бархатный костюм и темно-фиолетовыйгалстук, я, к своему изумлению, увидел на пальцах друга драгоценные кольца.

– К чему такое необычное внимание к собственнойперсоне? – поинтересовался я. – Поговори со мной, пожалуйста, иначе ясойду с ума.

Он покачал головой и жестом длинной тонкой руки попросилпомолчать, после чего прошел в конец комнаты, уселся на диван и уставился наменя.

– Впервые вижу тебя таким разряженным, – заявиля. – Ты самый настоящий франт. Что случилось?