– Болван, – Уилл приобнял Нико за плечи. – Я же говорил, погоди пока что с этой твоей магией Царства Мертвых.

– Я в порядке.

– Заткнись. Черта с два, – Уилл вытащил из кармана пачку жвачки.

Нико хотел высвободиться – он ненавидел, когда к нему кто-то прикасался, – но Уилл оказался намного сильнее, чем казался на первый взгляд. Нико беспомощно повис на целителе, в противном случае он просто свалился бы на землю.

– Прими это, – велел Уилл.

– Хочешь, чтобы я пожевал жвачку?

– Она целебная. Следующие несколько часов будешь бодр и свеж, как огурчик.

Нико запихнул полоску жвачки в рот:

– На вкус как смола с грязью.

– Прекрати жаловаться.

– Эй! – к ним, прихрамывая (видимо, потянул мышцу), брел Сесил. – Вы, ребята, типа, пропустили всю драку.

Следом, широко улыбаясь, шла Лу Эллен. Все римские стражники лежали, спеленутые веревками и заваленные костями.

– Спасибо за скелеты, – поблагодарила она. – Классный трюк.

– Который он больше не будет повторять, – сурово заявил Уилл.

Нико обнаружил, что все еще опирается на Уилла. Он оттолкнул его и пошире расставил ноги, чтобы не упасть.

– Я буду делать то, что сочту нужным.

Уилл закатил глаза:

– Ладно, Мальчик-Смерть. Если тебе так хочется быть убитым…

– Не называй меня Мальчиком-Смертью!

Лу Эллен кашлянула:

– Гм… Ребята…

– БРОСАЙТЕ ОРУЖИЕ!

Нико обернулся. Потасовка у третьего онагра не осталась незамеченной.

На них, подняв копья и сдвинув щиты, надвигалась вся первая когорта. Впереди шагал Октавиан – поверх доспехов наброшен пурпурный плащ, на шее и руках поблескивают украшения из имперского золота, на голове лавровый венок, будто он уже выиграл битву. Рядом с ним шли знаменосец Джейкоб с золотым орлом и шестеро здоровенных кинокефалов, они скалили собачьи пасти, а их мечи полыхали красным.

– Ага, лазутчики граекусы, – прорычал Октавиан, поворачиваясь к своему песьеглавому эскорту. – Порвите их на куски.

Нико не знал, кого ему больше хочется пнуть: себя или Уилла Соласа.

Если бы он так не увлекся перебранкой с сыном Аполлона, то никогда бы не позволил врагу подобраться так близко.

Когда собакоголовые бросились вперед, Нико поднял меч. Он сомневался, что у него хватит сил на драку, но не успел он атаковать, как Уилл пронзительно свистнул, будто подзывая такси.

Все шестеро кинокефалов выронили мечи, зажали уши и повалились на землю, как от сильной боли.

– Чувак, – Сесил открыл рот, чтобы «прочистить» заложенные уши. – Какого Аида? В следующий раз хоть предупреждай.

– А собакам еще хуже, – пожал плечами Уилл. – Это один из моих немногочисленных музыкальных талантов. У меня выходит просто ужасный ультразвуковой свист.

Нико не жаловался. Он бросился к собакоголовым людям и добил их мечом, так что они превратились в тени и исчезли.

Октавиан и остальные римляне впали в ступор и несколько секунд никак не реагировали на происходящее.

– Мои… мои элитные стражи! – Октавиан огляделся в поисках сочувствия. – Вы видели, что он сделал с моими элитными стражами?

– Некоторых собак нужно убивать, – Нико шагнул вперед. – Вроде тебя.

На один прекрасный миг вся первая когорта дрогнула. Потом легионеры опомнились и вскинули пилумы.

– Вы будете уничтожены! – взвизгнул Октавиан. – Вы, граекусы, шныряете вокруг, выводите из строя наши орудия, нападаете на наших людей…

– Ты про те орудия, из которых вы собирались нас расстрелять? – уточнил Сесил.

– И про тех людей, которые готовятся спалить наш лагерь дотла? – добавила Лу Эллен.

– Как и ожидалось от греков! – завопил Октавиан. – Пытаетесь всё извратить! Так вот, это не сработает! – он ткнул пальцем в сторону ближайших легионеров. – Ты, ты, ты и ты. Проверьте все онагры. Убедитесь, что они боеспособны. Я хочу, чтобы они могли стрелять одновременно и как можно скорее! Вперед!

Четверка римлян побежала исполнять приказ.

Нико постарался сохранить каменное выражение лица и подумал: «Пожалуйста, только не проверяйте траекторию стрельбы».

Он надеялся, что Сесил все сделал хорошо. Одно дело – испортить огромное орудие, и совсем другое – испортить его так незаметно, чтобы никто этого не понял до тех пор, пока не станет слишком поздно. Если уж кому и положено владеть таким умением – так это детям Гермеса, бога-обманщика.

Октавиан, широко шагая, подошел к Нико. К чести его, приходилось признать, что авгур не выглядел напуганным, хотя и был вооружен одним кинжалом. Он остановился так близко, что Нико видел лопнувшие сосуды в белках бледно-голубых глаз. Лицо авгура сильно осунулось, волосы напоминали переваренные спагетти.

Нико знал, что Октавиан – наследник, прямой потомок Аполлона, и это родство передалось ему через много поколений. И сейчас ему невольно пришло в голову, что Октавиан похож на Уилла Соласа, только божественная кровь в нем сильно разбавлена – как обесцвеченная фотография, которую много раз копировали. В Октавиане не было той изюминки, которая отличала детей Аполлона.

– Скажи мне, сын Плутона, – прошипел авгур, – почему ты помогаешь грекам? Разве ты когда-нибудь видел от них что-то хорошее?

У Нико руки чесались проткнуть мечом впалую грудь Октавиана. Он мечтал об этом с тех пор, как в Северной Каролине на них напал Брюс Лоуренс. Но теперь, стоя лицом к лицу с Октавианом, Нико заколебался. Несомненно, он успеет убить Октавиана прежде, чем кто-то из первой когорты попытается вмешаться. Не то чтобы Нико боялся быть убитым сам – овчинка стоит выделки, – но после случившегося с Брюсом мысль о хладнокровном убийстве еще одного полубога, даже Октавиана, казалась неправильной. К тому же Сесил, Лу Эллен и Уилл не заслуживают того, чтобы он своим поступком приговорил их к смерти.

Стоп, что значит «неправильной»? Часть его удивилась: «С каких это пор я забочусь о том, что правильно, а что нет?»

– Я помогаю грекам и римлянам, – сказал Нико.

Октавиан засмеялся:

– Не пытайся меня надуть. Что они тебе предложили – место в своем лагере? Они не сдержат своего слова.

– Мне не нужно место в их лагере, – прорычал Нико. – И в твоем тоже. Когда война закончится, я навсегда покину оба лагеря.

Уилл Солас издал невнятный звук, словно получил удар под дых:

– Это почему же?

Нико нахмурился:

– Хоть это и не твое дело – мне нет там места. Это же очевидно. Я никому не нужен. Я сын…