И отвернулась.

– Гарт!

Подошла к нему, обняла, поцеловала в лоб.

– Мы так редко видимся… Но виной тому я сама. Ты ведь знаешь, я не сижу подолгу на месте. Но знаешь также, где мой дом. Бессовестный, ты мог бы заглянуть ко мне. Совсем забыл старую Эрвину.

Гарт улыбался, глядя на нее.

– Не сердись, – прибавила она. – Не секрет, я люблю тебя как сына и всегда рада встрече с тобой. У тебя хорошие друзья. – Она оглядела всех по очереди. – На их лицах нет печати предательства. И у тебя славный король, хотя он и хитрец.

Она повернулась к Бильжо. Глаза ее излучали доброжелательность.

– Старый солдат… Ты хоть и грубоват, но у тебя светлая душа и чистое сердце, которое умеет любить. Твоя дочь скоро вырастет, ты выдашь ее замуж и будешь нянчить внуков. К тому времени ты станешь совсем старым. Но тебя будут любить. Когда настанет твой смертный час, помни: будет кому закрыть твои глаза и пролить слезы над твоим телом.

Бильжо преклонил колени и вновь покрыл поцелуями руки Эрвины.

– Клянусь распятием, лучше не сказала бы и родная мать!

– Ты всем нам как мать, Эрвина, и знаешь это, – сказал Герен. – Помни же всегда, что ты не одна на этом свете, у тебя пятеро взрослых сыновей с королем во главе.

Эрвина опустила голову и долго молчала, глядя в землю. Потом снова подняла взор; глаза ее были полны слез, а губы вздрагивали. Она посмотрела на Герена.

– Не отказывайся от того, что подарит тебе твой король. Дочери твоей это лишь на пользу будет.

На Филиппа она поглядела снизу вверх, поманила его пальцем и так же, как Гарта, поцеловала в лоб.

– Ты лукав, но умен, потому что не хитришь с друзьями. И ты мудр: не каждый сумеет за короткий срок снискать любовь Церкви, ни разу не поссорившись с ней, и значительно увеличить свои владения. Идешь в поход, чтобы вырвать святую реликвию из рук противников твоей веры? – тотчас огорошила она его.

– Я должен, Эрвина, – ответил он. – Это мой долг.

– Понимаю. Но ради чего столько убийств, безвинных жертв, сирот, оставшихся без отцов? Ответь мне, король Франции.

– Во славу веры, во имя Господа! – осенил себя крестом монарх.

– Во имя Господа? – снова презрительно скривила губы Эрвина. – Ничего не может быть ужаснее, страшнее этих слов. Какой он кровожадный, этот ваш бог! И когда он только напьется крови? Сколько уже ее пролито ради него и во славу его!

– Бог мудр и справедлив. Ничто не делается без Его ведома. И если идет война, то надо верить, что так Ему угодно. Значит, лишний кто-то оказался на земле.

– А ты веришь? – сощурила глаза Эрвина. – Веришь в то, что Он есть, и Он где-то там, на небесах? Может быть, ты скажешь еще, что Он любит тех, кто верует в Него?

– Разве это требует доказательств? Не говорят ли об этом Его заповеди?

– Если так, то почему твой бог не помогает христианам? Почему позволил исламистам ворваться в собственную гробницу и осквернить ее? А поход твоего отца? Сколько христианской крови было пролито напрасно! И сколько еще будет! А то, что ты называешь заповедями, – обыкновенная болтовня.

– Мы отправляемся в Палестину, чтобы утвердить торжество нашей веры. И это будет священная война!

– Глупая война, – покачала головой Эрвина. – Сто лет назад родилась эта глупость. Сколько жизней она отняла. Из-за кого? Из-за мертвеца, которого никто не видел, потому что его никогда не было.

– Но Священное Писание! Ведь там описана Его жизнь!

– Писание просто выдумали. Тебе это не приходило в голову? А догадываешься ли о причинах столь частых войн? Той войны, на которую ты собрался? Люди! Вы вспарываете друг другу животы и рубите головы оттого, что вас слишком много. Вы надоели друг другу, вас наплодилось столько, что настала пора пожирать ближнего своего, иначе все вы умрете с голоду. А он идет, он уже стучится в замки и дворцы, в двери каждого дома. Что ты будешь есть, человек, если родил пятерых или больше? Чем накормишь ты их? Человек чересчур плодовит, отсюда его беды. Ему тесно на своей земле, и он идет воевать, чтобы прокормить себя и свое потомство. Дикие звери поступают так же. А ваш бог – всего лишь фиговый листок, которым прикрываются те, кто идет грабить и убивать, чтобы жить самому. Вот тебе мой сказ, государь Филипп. Правдивее его тебе не услышать.

– Ты разуверилась во Всевышнем, в Его могуществе, но я не осуждаю тебя, – ответил король. – Мне известна твоя история, рассказал Гарт. Пожалуй, на твоем месте я мыслил бы так же, превратившись в отшельника. Но у нас есть Церковь, вовсе не слабый наш союзник и наставник в борьбе за веру. Она есть у каждого христианина и ее уже не отнять, ибо она объединила многие народы. Она единственно правильная, и мы идем защищать ее от тех, кто смеется над ней, противопоставляя ей глупую веру в какого-то мифического Аллаха. Понимаешь ли ты меня, Эрвина? Как христиане мы должны идти на восток, потому что там для нас святая земля, где умирал, а потом вознесся на небеса Иисус Христос.

Помолчали. Эрвина тяжело вздохнула. Потом сказала:

– Будь осторожен в этом походе, король. Действуй больше не мечом, а умом. Всю крапиву не выдрать и всех грибов в лесу не собрать. Тот, кто не верит в это, лишь потратит силы и насажает волдырей. От такого держись подальше, – ум его не в голове, а в рукояти его меча. Но он толстый, а ты худой. Пусть себе машет мечом, это не принесет ему ничего, кроме глупых побед. Твоя же задача – действовать головой, в то время как твой союзник без толку рубит крапиву. Ты сам поймешь, что и когда тебе надо будет делать. Помни, что иные в надежде на славу и почет берутся за опасные труды, но, не добившись желаемого, только губят себя. Ты же, пока кот будет ходить по двору, обратись в мышь и хватай сыр, что лежит на полу. Прощай же, король Филипп, и помни мои слова.

Вложив ей в руку туго набитый кошелек, король вскочил на коня.

– Живи долго, Эрвина! Мы встретимся, когда я вернусь из этого похода.

И тронул с места. Остальные последовали за ним.

Тем временем между обоими королями по-прежнему не утихали страсти. Узнав о том, что Алиса Французская, его нареченная невеста, стала любовницей Генриха II, Ричард отказался на ней жениться и воспылал еще большей ненавистью к своему отцу. Теперь жизорский замок – приданое Алисы – должен был вернуться к французской короне. Да и самой Алисе нечего уже делать в Лондоне, ей следовало вернуться к брату. Переговоров и вооруженных стычек по этому поводу было уже немало. В августе снова решили устроить встречу под тем же самым жизорским вязом. Англичане явились первыми, устроились в тени и, когда прибыли французы, стали осыпать их насмешками. Нещадно палило солнце, франки буквально покрылись пóтом под его жаркими лучами, а переговорам и вызывающим шуткам из-под вяза все не было конца.