Первым не выдержал Бильжо.

– Филипп, позволь, мы перебьем эту свору наглецов. Сколько можно терпеть издевательства? Как у тебя хватает сил смотреть на все это?

– Нельзя, Бильжо, ведь мы пришли на мирные переговоры. Сегодня должен решиться важный для меня вопрос. Представь, мы бросимся на них с оружием в руках!

– Тогда почему они ведут себя по-хамски? Ей-богу, у меня руки чешутся. Так и хочется нырнуть под этот вяз и разбить им всем рыло!

– Успокойся, тебе скоро представится такая возможность, – похлопал его по плечу Герен. – Мы все с удовольствием составим тебе компанию.

Наступал вечер, а решение так и не было принято. И тут со стороны англичан полетела стрела. Робер чудом остался жив: стрела пролетела возле самого уха, царапнув его.

– Ну, это уж слишком! – вскричал Бильжо, обнажая меч. – Этак они всех нас перебьют. Проклятые английские собаки! Филипп!..

И король дал знак. Франки, давно ожидавшие этого, издав боевой клич, бросились к вязу. Но англичане, хоть и в беспорядке, быстро отступили и укрылись за стенами замка. Взбешенные, французы вернулись обратно. Но надо было на ком-то выместить злобу, и они принялись рубить этот вяз, простоявший здесь не одну сотню лет. Срубили-таки и, на прощанье погрозив англичанам своими мечами, уехали восвояси. Ричард, выслушав Филиппа, поклялся быть верным ему и сказал, что после этого еще больше ненавидит отца.

Следующую встречу монархи назначили на 18 ноября, в Бонмулине. Бедные епископы, которых Филипп отряжал послами, уже устали скакать туда-сюда и проклинали английского короля (а втайне всю политику Филиппа).

Генрих, поджидавший французского государя, вытаращил глаза от удивления: рядом с Филиппом скакал его сын Ричард, законный наследник престола.

– Я требую как сюзерен, – начал Филипп, сразу же обозначив свое главенство, – чтобы мой вассал король Английский передал старшему сыну территории и замки, которые как наследнику должны ему принадлежать. Это, помимо графства Пуату, – Нормандия, Анжу, Берри, Турень и те земли, которые он завоевал в Тулузе. Как будущий король, а ныне соправитель своего отца он имеет право владеть этими герцогствами и графствами. Кроме того, король Английский обязан вернуть королю Французскому Жизор и Вексен – приданое его сестры, а также ее саму.

– Но ведь Ричард женится на ней, – попытался выкрутиться из положения Генрих, – он обещал.

– Обещал! Но когда это было? – вспылил его сын. – С тех пор принцесса прочно обосновалась в твоей постели. А теперь ты хочешь, чтобы я женился на ней после того, как она тебе надоела? Никогда! Я не пес, чтобы подбирать объедки с твоего стола. А теперь отвечай, согласен ли короновать меня как старшего сына и отдать мне земли, о которых только что говорил французский король?

Все было неприемлемо для Генриха – и коронование, и передача прав на владение. Это он предназначил Джону, младшему сыну, неуравновешенному и строптивому, которого любил больше. Откровенная глупость с его стороны; она вскоре и сведет его в могилу. И он сказал, явив свой идиотизм, что не хочет, не может, не готов, а потому не согласен на условия своего сюзерена.

И тогда (Генрих побелел, увидев это) сын отвернулся от него, упал на колени перед Филиппом и признал себя его вассалом во всех владениях, о которых шла речь.

Это было вызовом королю Генриху со стороны собственного сына. Это было объявлением ему войны.

– Король Франции, господин мой, считаю, что встреча наша на этом закончена, – заявил Ричард Филиппу. – Мне, во всяком случае, делать здесь больше нечего.

– И мне тоже, – сказал Филипп.

Так Генрих II лишился почти всех своих владений во Франции, хозяином которых отныне стал его сын, Ричард Львиное Сердце.

Между тем за мощной державой Плантагенетов с беспокойством наблюдала Германская империя, увидевшая конкурента, от которого ей необходимо избавиться. Слишком обширными были владения Генриха II, чтобы империя могла взирать на это спокойно. Кроме того, Генрих мечтал покорить Королевство обеих Сицилий, тем более что его дочь Джоанна была женой сицилийского короля Вильгельма. И Фридрих Барбаросса увидел не просто конкурента, но опасного врага, ибо сам мечтал владеть Сицилией. Назревало столкновение интересов двух сил, двух титанов – империи и английского короля.

Это не могло не устраивать двух других политических соперников этих гигантов – Францию и Италию. Что касается Франции, то нет нужды объяснять, какую выгоду сулил ей этот конфликт, если к тому же принять во внимание, что Фридрих мечтал о мировом господстве. Он – сюзерен, остальные державы – его вассалы. Словом, как во времена Оттонов. Такими были его амбициозные планы, направленные еще и на то, чтобы главенствовать над Римской церковью, а значит, над папой. Извечная борьба за власть империи и престола святого Петра. Собственно, до открытой борьбы за последние годы не доходило, папа всего лишь видел угрозу в планах Фридриха относительно Италии. Но нарыв зрел и вскоре должен был прорваться. И прорвался. Случилось это, когда легат однажды заявил императору, что тот получает свою власть от папы, а стало быть, обязан ему во всем подчиняться. Фридрих, услышав это, выгнал вон римское посольство. Так начался разрыв империи с Латераном.

Понятно теперь становится, отчего папство с интересом наблюдало за столкновением лбами двух исполинов, и как получилось, что оно стало союзником короля Филиппа. Но и Фридрих, следуя пословице «Враг моего врага – мой друг», не испытывал к Франции никакой неприязни, зная, что на континенте Филипп Французский ведет борьбу с английским королем, тем самым обессиливая его. Поэтому король Франции, пораскинув умом, не претендовал на роль лидера ни в мировом господстве, ни в предстоящем крестовом походе.

– Мне вовсе незачем воевать с Плантагенетом, – сказал он Герену. – Этот поход должен сокрушить его. Пусть высекут своими рогами искры два быка – Англия и Германия. Вот и появится огонь для моего костра. Они стремятся к завоеваниям на Востоке? Пусть. Каждый из них мечтает захватить Сицилию? Да ради бога! Я отведу себе роль стороннего наблюдателя, а когда придет время, оставлю их наедине друг с другом. Пусть себе стукаются лбами, у меня же и на своей земле хватает хлопот. Прав был Гарт, сказав, что Палестина, если разобраться, чужая для нас земля. Европейцу нечего там делать.

– Сам того не ведая, Гарт подсказал тебе верный путь, Филипп. Но сделаем вид, будто мы и в самом деле одержимы религиозным духом, а потому стремимся к освобождению Гроба Господня и битве с мусульманами, до которых нам, собственно, нет никакого дела. Когда они придут на нашу землю, я первый выйду на бой с мечом в руке, чтобы безжалостно их истреблять, но пока этого не произошло, я буду только защищать своего короля.

– И снова прав был Гарт, – согласился Филипп, – нам не осушить это море. Плодовитости их самок позавидовала бы любая кошка. Но поход есть поход, Герен, и мы должны быть к нему готовы.

Таково было положение дел в декабре 1188 года.