Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гориславль. Раньше такого места в Ильгоде не было. Должно, построили взамен сожжённого Белогорода…
– Или в Веннебур, – продолжал Молчан почти мечтательно. Наверное, сам хотел повидать свет. – У поморян, говорят, хорошо нынче, а своих они привечают. Ты ж из них будешь?
– Только по матери.
– А-а-а, вон чего… Я вот и по отцу, и по матери здешний, – сообщил Молчан. То ли хвалился, то ли жаловался, а может, и то, и другое сразу. – Вишь, вожу из города всякий скарб, а в город – снедь на продажу, как пора подходит. Отец раньше сам возил, а нынче весной как разбила его костяная хвороба, так с постели-то и не встаёт – вот мне приходится.
Яр рассеянно пошевелил пальцами, будто для заклятия. Костяная хвороба, то есть почти любая болезнь, от которой ломит кости и ноют суставы, наверняка запросто поддаётся исцелению через волшбу – если, конечно, тело не бунтует само против себя; тогда передавать жизненную силу бесполезно и даже вредно. Биологии Лидия Николаевна уделяла меньше внимания, чем физике, но то, что она сочла нужным рассказать, Яр запомнил. Он мог бы помочь Молчанову отцу: если не излечить, то хотя бы облегчить боль через ментальные чары. В былые времена его бы об этом попросили.
– Какие в Заречье дела? – спросил Яр, глядя в сторону. Набирающее силу солнце вызолотило молодые травы, залило округу слепящим светом – так, что слезились глаза.
– Вестимо, какие, – Молчан лениво шевельнул вожжами, понукая лошадку. – Живём помаленьку. Рожь сеем, репу сажаем. Храмовые говорят, Вельгоровой милостью будет в нынешнее лето добрый урожай.
Храмовые. Никогда прежде в Ильгоде храмов не было – только капища. Это у южных соседей водился обычай строить богам обители… А луга меж тем так и тянулись вдоль дороги, неизменные, вечно живые. Что бы ни творилось у людей, каждой новой весной поднимают головы дикие травы, тянется к солнцу ржаной колос, раскрывают синие венчики васильки. Так было, так будет, даже когда в старых деревнях никого не останется…
– Вон, гляди, – Молчан кивнул в сторону пригорка над рекой, увенчанного частоколом из тёсаных брёвен. – Уж почти и приехали.
Яр и сам видел. Само собой, это был уже не тот частокол, на который он когда-то, в позапрошлой жизни, забирался поглазеть на волхва. Новый – именно что новый: брёвна ещё даже потемнеть не успели – был шире и выше, с хищно заострёнными зубцами. Ворота, которые прежде днём всегда держали открытыми, теперь стояли наглухо запертыми. Яр беспокойно поправил на плече лямку рюкзака. На душе было пасмурно.
– Хо-о-орь! – завопил во всю глотку Молчан. – Открывай, пёсий хвост!
– Кто таков будешь? – глухо спросили из-за частокола. Яр невольно поморщился: окажись на их месте какая-нибудь серьёзная нежить, незадачливый страж ворот был бы обречён.
– То я, Молчан! Открывай давай, да поживее!
По ту сторону частокола сердито закряхтели. Дерево скребнуло о дерево; должно, на железный засов не хватило денег. Молчан ждал, праздно поигрывая вожжами. Левая створка ворот нехотя поползла навстречу. Человек, толкавший её, был стар и сед, но Яр его не знал. Вообще никого по имени Хорь он в Заречье не застал. Завидев Молчанова попутчика, привратник замер и подозрительно сощурился.
– А ты ещё кто?
Яр торопливо коснулся левой рукой лба, губ и груди. Этот жест, когда-то привычный и естественный, слегка успокоил старика.
– Я гость, добрый человек. Зла с собой не несу. По имени меня – Яр, – а как по прозванию и по ремеслу, пусть лучше не знает. Леший побери, хоть кому-то здесь можно сказать правду?
– Ты, дед, зря зенки-то не лупи, – насмешливо бросил Молчан. – Хошь в каждом встречном-поперечном крамольца выглядывать – так и иди в храмовые! А ежли тут сиднем сидеть взялся, то давай ворота открывай, покуда я на жаре не спёкся.
Хорь молча склонил голову и побрёл ко второй створке. Он заметно припадал на левую ногу и двигался дёргано, будто каждое сокращение мышц причиняло ему боль. Яр спрыгнул в высушенную солнцем пыль, в несколько шагов опередил старика и, взявшись за тяжёлую бревенчатую воротину, что было сил потянул на себя. Хорь глядел на него сумрачно, Молчан – недоумённо.
– Проезжай, – бросил Яр попутчику, отряхивая ладони. – Теперь пролезешь.
Молчан покорно тряхнул вожжами. Возок неохотно тронулся с места и принялся протискиваться между раскрытых створок. Хорь угрюмо наблюдал. Будет ли малодушием оставить всё как есть и просто пойти следом за телегой? Старик хоть и мучается, но далеко не при смерти, а выдавать себя было бы опрометчиво. Лидия Николаевна без колебаний велела бы ученику не нарываться на неприятности, а вот Драган… Что сказал бы Драган?
– Погоди, – Яр осторожно придержал привратника за плечо. – Дай я помогу.
– Чего ты руки марать будешь? – огрызнулся старик. – Иди. Чай, заждались уж тебя… гость.
Изловчившись, Яр поймал его сухую ладонь, перепачканную смолой. Совсем ненадолго: не в его силах выправить неправильно сросшиеся кости, но он хотя бы может на время прогнать боль и старческий холод из усталых жил. Пока Хорь не опомнился, Яр заглянул ему в выцветшие глаза и коротко приказал:
– Забудь, что я сделал.
Мгновение-другое старик стоял недвижно, точно боролся с собой, а потом вновь смиренно склонил голову. Растерянно побрёл к врытой в землю колоде, на которой, должно, проводил часы бдения при воротах. Яр осторожно закрыл
