Когда-то она горела наивной идеей кропотливо зарисовать положения ярчайших звёзд по другую сторону разлома и попробовать высчитать разницу в возрасте двух сопряжённых миров. Умела грезить о великих открытиях. Со временем эти мечты сошли на нет; их заместили сперва пустые надежды на то, что всё вернётся на круги своя, а затем – не менее пустые сиюминутные желания. Теперь не осталось и этого.

– Всё равно, – Яр задумчиво оглядел небосвод. – Что-то не так. По-другому, чем… чем я помню.

– Безусловно, различия есть. Более того, они есть даже в ночь одинокой звезды, хотя мы и не видим их невооружённым глазом.

– Что значит – ночь одинокой звезды?

Лидия вопросительно вскинула брови.

– Я полагала, вы знаете. Так называют время, когда можно преодолеть границу между мирами, даже не обладая даром. В эти часы рядом с разломом звёздное небо видно достаточно чётко, поскольку его картины по обе стороны почти совпадают. Явление крайне редкое: я за свою жизнь не застала ни одной такой ночи…

– Как это работает?

Свешникова, раздумывая, склонила голову к плечу. Теорию множественных миров сдают на четвёртую категорию. Закон, однако, позабыл запретить излагать её выходцам из этих самых миров, да и про отдельные занимательные рукописи он совершенно не в курсе.

– Есть теория, что разлом имеет природу скорее временную, чем пространственную, – осторожно сказала Лидия. В памяти на миг воскрес призрак отцовского кабинета: шкафы с фанерными полками, прогибающимися под тяжестью книг, старомодный стол с зелёным сукном, разложенные под настольной лампой черновики статей, ещё не ставшие совершенно секретными… – То, что мы называем мирами, всего лишь разные временные потоки, а разлом – проекция точки их сопряжения. Гравитационная аномалия, как предполагал… один учёный, – Лидия печально улыбнулась. Успел бы отец закончить расчёты, не отвлекайся он на бесконечную череду учеников? – Чем ближе к точке, тем сильнее и хаотичнее искажения в течении времени. Живые и неживые существа из-за них весьма неуютно себя чувствуют. Сам шаг из одного потока в другой – убийственно энергозатратное дело.

– А мы можем позволить себе маленькую смерть, – сумрачно заметил Яр.

– Да, мы выдерживаем шаг через границу. Хотя ощущения, надо сказать, не из приятных, – хмыкнула Лидия. Было время, когда она очертя голову носилась через границу и ничуть не тяготилась дурным самочувствием. – Но в ночь одинокой звезды разлом успокаивается. В непосредственной близости от него потоки времени приблизительно выравниваются в скорости, и пока это длится, перейти из одного в другой не составляет труда.

Яр напряжённо хмурился, осмысляя услышанное. Стоит предложить ему университетский учебник физики или теория относительности слишком сложна для пятнадцатилетнего юноши, пусть даже весьма неглупого? Без этого нет смысла показывать разрозненные отцовские заметки: ничего не поймёт, кроме искусно переложенных на русский язык древних иастейских поэм…

– Почему так происходит? – наконец спросил Яр.

Лидии нравилась в нём эта черта – заглядывать вглубь вместо того, чтобы скользить по поверхности. В сочетании с поистине бараньим упрямством она сделала бы из него превосходного исследователя – в другие времена, в другом мире. Свешникова сдержала горький вздох.

– Пока никто не знает, – и не узнает, если Управа продолжит перекраивать Магсвод под устав святой инквизиции! – Всё, что у нас есть – старые свидетельства и недоказанные гипотезы. Взгляните, – Лидия указала на распластавшегося над горизонтом Дракона, – вот эта звезда – иастейцы зовут её Ас-Сарри, Небесный Пламень – описана как самый яркий объект, видимый вблизи разлома в такие моменты. Это и есть одинокая звезда – звезда одиноких.

Порыв ветра сопроводил её слова протяжным воем. Яр, запрокинув голову, неотрывно смотрел на небо. То ли так падал скудный лунный свет, то ли дело было в нездешних его чертах, но Лидии он показался вдруг старше своих лет. Она не задавалась прежде вопросом, чем заняты его сверстники; навряд ли курсом высшей математики или неисследованными дебрями теоретической магии. Что уж там, саму мадам Свешникову в его годы больше всего интересовало, умеет ли целоваться один подающий надежды отцовский ученик.

– Вы сказали – разные потоки времени, – медленно, не глядя на наставницу, проговорил Яр. – Какова разница?

– В прогрессе общественных систем? Весьма очевидная…

– Нет, – резко оборвал её ученик. Бросив смотреть на звёзды, он обернулся к Лидии; отражение луны в его глазах казалось бледным пламенем. – Если потоки выравниваются только в ночь одинокой звезды, значит, по разные стороны черты время идёт по-разному. Насколько?

Свешникова прикусила язык. Не стоило вообще заговаривать на эту тему! Почти шесть лет всё шло ни шатко ни валко, и вот она сама, собственными руками…

– Я полагала, вы знаете, – беспомощно и оттого зло повторила она. Разумеется, лгала. Знай он на самом деле, не задержался бы здесь ни одной лишней минуты. Может быть, вовсе отказался бы переходить черту. – Там время идёт несколько быстрее. В среднем… если аппроксимировать… примерно… чуть меньше, чем в пять раз.

Яр изменился в лице. Все эти годы он украдкой считал дни, проведённые в чужом мире; прикинуть, сколько времени прошло там, ему не составит труда. Разумеется, рано или поздно он узнал бы, но лучше бы позже, через несколько лет, когда это уже не имело бы значения… Но ведь это не может не иметь значения! Да, ей всё равно, что происходит по другую сторону границы, но ведь не ему же! Как ему может быть всё равно? Почему она ни на миг об этом не задумывалась?

– Мне надо вернуться, – спокойно сказал Яр.

Однажды он это уже говорил. Лидия хорошо помнила: он