наследник, окажешься на прицеле у заговорщиков. Сомневаешься?

– Уверен.

– Вот, надо же их кому-то отлавливать?

Игнасио хмыкнул. С интересом посмотрел на брата.

Раньше близких отношений у них не было. Но может, сейчас получится? Станут ли они такими уж братьями? Он не знал. Но был уверен, что они могут стать друзьями. Это уже немного.

– Правда, что Мигель и Мануэль хотели меня убить?

– Хотели. Приходили, правда, ошиблись палатой. Попали в гости к Лоуренсио Ксаресу.

– А… помню его, заглядывал ко мне.

– Вы разговаривали?

Игнасио кивнул.

– Было дело.

Сознаваться не хотелось. Но именно после разговора с Лоуренсио он почувствовал себя лучше. А ведь казалось бы! Вот что такого он сказал?

Да ничего!

Жаловался, что дурак, что свою семью подвел, что поступил плохо…

Игнасио слушал и думал, что это еще страшнее. Плохо, когда ты пострадал. А когда по твоей вине могли пострадать люди, которых ты любишь? Это – как?

За такое сам себя сожрешь.

И про отсутствие ноги Лоуренсио высказался.

С его точки зрения, это и сомнений не стоило. Вот еще, ерунда какая! В колониях много кто встречается! Был и мужчина, который обеих ног лишился. Выстругал себе деревянные протезы и выучился на них и ходить, и бегать. И женился, и детей наделал! Почему?

А просто не унывал! Характер такой!

Между прочим, этот человек в колониях владеет верфью, корабли строит. И детей у него шестеро, и жена его обожает.

Дело же не в ногах или руках! Дело в характере! Если он есть – все остальное просто виньетки. А нет характера – будешь искать недостатки и винить кого-то в своих бедах. Оно всегда так.

– Хороший он парень. Это третий сын Ксаресов, уехал в колонии, там сделал детей, младшая маг, средняя вообще красотка.

– Лоуренсио тоже неплохой парень.

– Неплохой. Но мягкий и податливый. При дворе его сожрут за два часа.

В людях Бернардо более-менее разбирался.

– Ну да, он вроде нашего отца.

Теперь настал момент помолчать уже Бернардо.

– Ну да. Как бы.

– Что с Алехандрой будет?

– А что с ней можно сделать? Удалю от двора с категорическим запретом появляться в столице. Именно для этой дурищи… замуж бы ее выдать, да кому такое счастье нужно?

– Понятно. А Мануэль? Мигель?

– Казню, – отрезал Бернардо и встал с табурета. – Выздоравливай. Ты мне нужен.

Игнасио молча кивнул.

Брата он понимал, идиотских вопросов задавать не решился.

Как ты, не тяжело ли тебе, может, иначе как-то поступишь…

Ага, иначе!

Белый и пушистый король на троне не усидит. Разве что это король белых медведей. Бернардо не сможет поступить иначе. А вот Игнасио…

Смог бы он казнить тех, кого знает с детства?

Игнасио знал ответ. И Бернардо не завидовал. Уж очень грустный это выбор…

Брат попрощался и ушел. А Игнасио посмотрел на ногу. Им занимались равно и лекари, и маги, радовались, как быстро идет заживление, уже начали предварительно протезы прикидывать.

Калека…

А и ладно!

Руки есть, голова есть, титул есть, на паперти себе подаяние просить не придется, а там и дело найдется по душе.

Вот, леса…

Он обязательно попробует. И посмотрит, что получится. Все лучше, чем водку пить да заживо гнить. Так-то!

* * *

Когда король закрывается у себя и просит никого к нему не пропускать, это серьезно.

Но – никого?

А как насчет ее высочества Маргариты Марии? Ее стража не остановила. Да и не смогли бы, при всем желании.

Принцесса беспрепятственно миновала охрану, чтобы найти племянника сидящим на полу.

Сидящим, перебирающим старые снимки.

– Брен? Я могу тебе помочь?

Все-таки принцесса хорошо чувствовала людей.

Не «что с тобой?», не «как дела?». Ясно же, плохо человеку, помогать надо! А чем – он сам скажет. А то всякое можно наворотить, полезешь так в чужую душу-то с сапогами…

Ни к чему!

– Боюсь, тетушка, это не в ваших силах.

Бернардо даже не шелохнулся, когда ласковая рука погладила его волосы, принцесса опустилась на пол, мимоходом посетовав, что ей уже не двадцать лет, колени-то уже не те… ну и пусть! Племянник важнее!

– А что – в моих? Что болит?

– Душа, наверное. Тетя, вот как так можно? Я и подумать не мог причинить вред вам, или Норе, или Лору… а они? Ведь вместе играли, вместе шалили, вместе… а потом – всё? Просто потому, что я родился первым, а они не имеют прав на трон? Просто – власть?

– Не просто, – Маргарита вздохнула, понимая, что гложет мужчину. И хорошо, что так. Если человеку такое безразлично, это уже не человек, это просто подставка для короны. Вот ее отцу было все равно, кто и что чувствует. Был он таким изначально, или стал после ухода любимой, да кто ж знает? А вот Бернардо живой, ему больно, ему плохо… если бы она должна была приговорить кого-то из родных – она бы в истерике билась.

И какая разница, что эти родные тебя уже приговорили?

Это для них ты просто препятствие к короне, а для тебя они кузен Маноло, кузен Мик…

– За что они так со мной? Со всеми нами?

Женщина крепче притянула к себе племянника.

– Не знаю, Брен. Я ответа не знаю. Могу чужими словами.

– Это как? Тетя?

– Мы недавно разговаривали с Феолой. Она рассказала, что в каждом человеке есть какая-то трещинка. Не бывает совершенных бокалов. Не бывает идеальных людей, тем мы и хороши. Но в том-то и дело, что трещинка – есть. И для каждого она своя. Кто-то отвернется от тебя из-за женщины. Кто-то из-за денег. А для ребят проверкой стала власть. Власть над чужими судьбами, власть казнить и миловать. И побежала трещинка, и разбилась чашка.

– Откуда Феоле это знать?

– Ее учил шаман. И мне кажется, она права?

– Но почему?

– Почему именно это? Почему власть?

– Для каждого – свое. Что бы ты не смог мне простить?

– Предательства.

– А чего ты хочешь больше всего на свете

Бернардо задумался. И выдал неожиданно даже для самого себя:

– Чтобы в моей стране все было хорошо и спокойно. Ни войн, ни бедствий, ни голода. А у меня нормальная семья. Даже если не получится, как у Леноры, как у Лоренсо, как у ребят – хотя бы, чтобы меня понимали и поддерживали. И чтобы мои дети росли счастливыми. Чтобы их любили и мать, и отец…

Маргарита едва не прослезилась, мысленно пожелав Аурелио Августину провалиться поглубже! Вроде бы какие простые желания! Даже не счастье, а хотя бы тепло! Просто –