Мать даже не изображала любовь.

Для нее дети были отродьем какой-то человеческой дряни, которая спала с ее мужем…

Может, мединцам и не свойственна любовь. Но что такое ревность, они отлично знают. Это чувство ведь не любовью питается, а инстинктами собственника. Как это – МОЕ и кто-то другой?!

Поэтому родителей Мануэла не слишком любила.

Но брат!

Это она была рядом с Адрианом, когда он учился ходить, это она помогала ему научиться читать и считать, она приходила в детскую, когда у него с болью и температурой резались первые зубки! Вот ведь… мединцы, а зубы режутся так же больно, как и у обычных людей!

Она увидела его первую улыбку, при ней Адриан впервые встал на ноги…

Даже если у нее не может быть детей – женщины-мединки стерильны намного чаще, чем мужчины, – дети могут быть у брата. А Мануэла стала бы безумной и обожающей тетушкой.

Стала бы.

Если бы…

Проклятая частица!

Родители перечеркнули всё! Для себя, для нее… каких трудов Элле стоило не вмешивать во все эти дела брата, знала только она. И с отцом по этому поводу спорила, и с матерью, и доказывала, что брат еще не повзрослел достаточно, и сил у него не хватит, и знаний, и лучше его оставить в стороне.

С этим она справилась.

Мануэла иногда думала, что если убьют ее, убьют родителей, брат все равно останется. И все у него будет хорошо.

Женится себе, может, на Анне Кальдерон, может, на ком-то еще… не получилось. И никогда не получится. Нет у них будущего.

У брата его нет, вот что страшно-то!

Мануэле хотелось выть и кататься по полу, но даже этого было нельзя. И когда в ее комнату вошел мужчина в простой черной рясе, она приняла это почти с облегчением.

Сейчас все решится.

Брат Анхель, а это был именно он, смотрел на красивую девушку с благожелательным интересом.

Церковь поднаторела в составлении психологических портретов, и Мануэлу он видел, как на ладони. Может, она еще и мединец. Но добрый, умный, искренне любящий своего брата – что еще нужно? Для начала?

– Доброго дня тебе, чадо Творца.

Мануэла невольно подняла брови.

– Отче, вы ничего не перепутали? Я не человек.

– Ошибаешься, чадо. Мать твоя была человеком.

– Ну… да.

– Отец твой был человеком, ДО того, как вмешалась злокозненная нечисть. А ты тем более не можешь быть злом, потому что готова была жизнь положить за чужих тебе людей.

Мануэла пожала плечами.

Может, будь она умнее или опытнее… она бы поиграла в эту игру. Но сейчас проще было сказать правду.

– Отче, я брата спасала. Не Римат.

– Чудовища любить не умеют, чадо.

– Но я же…

– Скажи, чадо, а ты какие божественные книги читала? Книгу Творца?

Мануэла потупилась.

Честно говоря, родители и не настаивали, и не интересовались, что там деточка читает. Поэтому в основном Мануэла читала романы. Но и с парочкой религиозных трактатов ознакомилась, так, для верности.

– Да, отче. Я читала.

– Историю святого Себастьяна ты помнишь?[8]

– Нет, отче.

– Святой Себастьян защищал свой караван от разбойников. Принял пытки, но никого не выдал, потому что в караване были его родные.

– И что с того?

– Он ответил так же, как и ты. Он старался для своих родных. Для тех, кого любил. А еще сказал, что говорящий о любви ко ВСЕМ не любит никого. Люби тех, кто рядом с тобой, грей их, отдавай им тепло своей души и свою преданность, вот и будет вам радость.

Мануэла промолчала.

Что там святых – тысячи! Всех не узнаешь, да и померли они уже давно. Ей бы кое-что другое знать.

– Отче, так с нами-то что будет?

– Ничего, чадо. Думаю, дней через десять поедете с братом домой, будете жить, как жили. Единственное, что от вас попросят – два-три раза в месяц ходить на исповедь. Да и вообще, позаниматься со священниками. Не дело это, когда создания Творца – и ничего о нем не знают.

– Я и о матери ничего не знаю.

– И это узнать можно. Церковь многое может, надо только не стесняться просить.

Мануэла смотрела большими круглыми глазами.

– Я… и брат… домой?

– Да.

– И никто ничего не узнает?

– А зачем кому-то и что-то знать о вас? Разве что… я слышал, что мединцы бывают бесплодны, верно ли это?

– Верно. Часто такое бывает, – подтвердила Мануэла, которая еще не до конца верила своему счастью.

Свобода?

Для них с братом?! Без ограничений… ну, практически? А ТАК – бывает?!

– Если захотите, потом вас посмотрит маг. Чтобы вы точно знали, бесплодны или нет. И может, смогли это исправить.

– И ТАКОЕ можно?

– Волей Творца – возможно все в этом мире, чадо.

Кажется, никогда в жизни Мануэла так не плакала.

От счастья, от облегчения, от надежды…

Она ревела в тридцать три ручья, а брат Анхель гладил ее по голове. И думал о своем. О грустном.

Рясу только в стирку.

И это только первая беседа. Интересно, если он на рясу фартук наденет – это сочтут издевательством? Или нет?

Как тяжело нести измученным душам надежду…

* * *

Феола уснула сразу.

Голову положила на подушку – и провалилась в сон.

Во сне она медленно брела по берегу океана, поддевала пальцами ног песок, вздымая вверх легкие белые искорки, любовалась переливами волн, пока не услышала негромкое:

– Ученица!

Феола обдернулась – и с радостным визгом кинулась на шею Адэхи.

– Учитель! Живой!!!

– Живой, – согласился Адэхи. – Едва не выгорел, но выжил. Твоим родителям поклон, выходили, вылечили, твоя мать лично с ложечки отпаивала.

Феола выдохнула.

Адэхи не лгал. Пусть выглядел он, словно после тяжелой изнурительной болезни, главное – жив! А мясо нарастет!

– Я так рада! Так счастлива, учитель!

– Ты очень помогла, ученица. Ты спасла и меня, и возможно, этот мир своим поступком.

– Мне пришлось и рассказать, кто я, и показать часть своих талантов.

– Это мелочи жизни. Ерунда.

– Да?

– Да. Рано или поздно нам пришлось бы выйти из тени. Почему бы и не так? Сейчас в нас видят сначала пользу, а потом опасность. Это хорошо. Ты все сделала правильно.

– Надеюсь. Адэхи, я хотела посоветоваться.

– О мужчине, которого встретила? А зачем, ты ведь уже все решила?

Феола покраснела, даже во сне.