Пилоты «Осколков», конечно, знали об этом. Она бы никогда не решилась заимствовать их глаза, если бы не получила разрешения. Плюс ко всему у тех, кто не хотел, чтобы она случайно увидела что-то личное, не предназначенное для посторонних глаз, была возможность временного отключения от сети. На пользу шло и то, что у Девять Гибискус не было допуска к их коллективной проприоцепции – ее облачная привязка не могла освоить новую технологию без соответствующего апгрейда, к тому же ей, вероятно, пришлось бы втиснуться в «Осколок», чтобы хоть немного приблизиться к необходимой процессинговой мощности. Она подозревала, что именно отсутствие телесного доступа помогло ей получать положительные ответы, когда она просила пилотов разрешить ей смотреть их глазами. Большинство из них не возражали, когда у нее возникала такая необходимость. Это была одна из областей их доверия к ней; и если она достаточно глубоко задумывалась об этом, то ощущала это доверие ярким, расцветающим взрывом шрапнели в ее груди.

Сейчас она использовала их, чтобы находиться там, куда отправлялась капитан Флота Шестнадцать Мунрайз, еще до ее появления в этом месте. Девять Гибискус то включала, то отключала осколочное видение на пересечениях коридоров, пыталась прогнать головокружение или оставаться в любом из них, пока ее визуальное восприятие находилось в другом месте. Яотлек хотела напугать ее, а потом очень мягко вышвырнуть со своего флагмана назад, на «Параболическую компрессию», где той и следовало находиться и где ее шпионские манеры Третьей Ладони будут в некотором роде ограничены. Пусть она находится подальше от планов Девять Гибискус разобраться с родной планетой инородцев, только что обнаруженной кораблем «Роза гравитации». Сильнее желания держать под замком свои секреты, когда это требуется, было предвкушение выражения на лице Шестнадцать Мунрайз – выражения скрываемого негодования при получении этого известия. Это предвкушение было столь настоятельным, что яотлек, спеша по коридорам и лифтовым шахтам корабля с командной палубы на гидропонную, а оттуда в столовую экипажа, в улыбке обнажала зубы и знала об этом…

Вращающийся вектор звезд, панический вкус желчи и металлический – адреналина в глубине горла. Поле ее зрения, занятое огромной дугой кольчатого корабля инородцев, гладкий металл и рябь искажения слишком близко, слишком – а потом снова звезды. Этот «Осколок» сумел достаточно резко дать задний ход, отчего они асимптотически ушли вверх от кольца, вверх и в сторону… Где бы они ни находились, она не собиралась покидать поле видения нескольких свободных от боевого дежурства пилотов, находящихся в безопасности «Грузика для колеса». Девять Гибискус чувствовала стук сердца в своих запястьях, в горле, мембране диафрагмы, стук ее сердца или сердца пилота в «Осколке» – и это без всякого апдейта программы проприоцепции, при одном только визуальном восприятии. Неудивительно, что некоторые пилоты «Осколков» называли это новое программирование «Осколочный трюк».

Мерцающее видение: пилоты «Осколков» на ее корабле, в столовой, на палубе гидропоники, в гимнастическом зале, передающееся всем ощущение больших нагрузок – наверняка явление психосоматического порядка – при виде пилота, который жимом от груди поднимает тяжеленные грузы.

Ее сердце продолжает бешено колотиться.

Колесо звезд вращается слишком быстро.

Неужели они все чувствуют это? Постоянно?

Колесо звезд – и огонь, волна жара, сладковатого панического пота. Двигатель вышел из строя – черт! Поле видения перекрыто полностью красным, красно-белым и…

Исчезло. Чернота. Девять Гибискус проглотила слюну. Она держалась за стену где-то в проходе между Шестой и Пятой палубами и теперь полностью принадлежала себе. Этот пилот ушел… Ушел от вражеского корабля, избежал столкновения и был сбит выстрелом сзади, когда двигался по дуге отхода. Небольшая огненная вспышка – и для него все кончилось.

Неужели все пилоты «Осколков» ощущают каждую смерть, если у них включена облачная привязка?

Она осторожно подключилась к программе еще раз. Вернулась к напряжению, какое испытывает штангист. Если он видел эту смерть, то не реагировал каким-либо способом, видимым в его поле зрения. Она переключилась еще раз. В столовой на пятой палубе находился один из осколочных пилотов с включенной программой, он сидел в конце большого общего стола, а в другом конце – капитан Флота Шестнадцать Мунрайз. Ее мундир на спинке стула, и она, в футболке, непринужденно погруженная в веселый разговор с солдатами Девять Гибискус.

Укол ярости, какой испытала Девять Гибискус, был подобен ослепляющему удару в солнечное сплетение. Это было хуже, чем сцена смерти пилота, и выбивало из колеи тем сильнее, что шло следом. Она даже не знала, какой пилот погиб только что и сколько других погибнет сегодня. А тут еще и это – назойливая дрянь, сеятельница смуты, женщина, которая бросила свой легион, своих подчиненных, потому что ей очень хочется распропагандировать людей Девять Гибискус, ее Флот, сам этот корабль, уподобить их солдатам ее собственного Двадцать четвертого легиона, где она главенствует по праву. Теперь она сидит здесь и обедает вместе с солдатами Десятого легиона. Вспышка ярости делала Девять Гибискус глупой и неосторожной – и пусть, решила она. Пусть эта волна омоет ее изнутри. Она представила, будто сердце корабельного двигателя переместилось в ее грудь, эта воодушевляющая сила, тайная, опасная и защищенная, подконтрольная.

Она все еще хотела убрать Шестнадцать Мунрайз с этого долбаного флагмана – и, по крайней мере, на это она вполне могла влиять в определенной степени.

Девять Гибискус вошла в столовую на Пятой палубе и, несмотря ни на что, испытала дикую радость, когда ее люди встали, заметив появление своего яотлека. Она улыбнулась им, широко раскрыв глаза и с показным удивлением: «Все это для меня? Садитесь и продолжайте есть». Махнула рукой: садитесь-садитесь, они подчинились. Гул разговора вернулся к прежнему негромкому уровню. Ее солдаты оставались ее солдатами. Пока.

Шестнадцать Мунрайз с умом выбрала, где сесть: свободных мест рядом с ней не просматривалось. Девять Гибискус же заняла место в центре длинного стола, нашла глаза своего осколочного пилота, и в течение мгновения, показавшегося долгим, они разделяли и удваивали видимое. Затем он выключил осколочную программу, что было кстати теперь, когда они находились в одном помещении. Двойное видение исчезло, но осталось эхо, ощущение, что она чуть ли только что не дышала с ним одной грудью, а теперь перестала. Мягкая версия того чувства, что она испытала, видя гибель в огне его собрата. Она сделала едва заметный кивок в его сторону. Ей хотелось бы спросить у него о программировании и побочных эффектах.

А потом она не произнесла ни одного чертова слова, позволив Шестнадцать Мунрайз и дальше вести свои речи, словно в ее деяниях не было ничего предосудительного. Девять Гибискус положила себе порцию рисовой лапши с соевыми бобами, приправленными маслом чили из общей чаши в середине стола. Солдатская пища. Достаточно тепло, чтобы держать вакуум подальше от твоих костей или хотя бы создать такое ощущение.

Она пожевала, проглотила несколько ложек, чувствуя, как пульсирующая вокруг нее за столом энергия переориентируется с учетом ее присутствия. Она облизнула губы, снимая с них остатки жгучего масла.