ясные вечера!

Потом они вернулись домой. К двухметровым сугробам и пятнадцати градусам мороза.

А это что за фотография?

Ах, это уже здесь, на балконе. Первое утро в Нюхеме. Три года назад. Первый завтрак на новом балконе.

Этот снимок Ханс сделал камерой с автоспуском. Они сидят в халатах и завтракают. Три стула, а вместо стола перевернутый ящик. Она и Ханс. Вид у них заспанный, будто с похмелья... А Енс смотрит на Ханса.

Какой странный взгляд.

Майя допила вино и хотела долить. Но обнаружила, что бутылка пуста.

Она встала. Ноги плохо слушались. Майя перешагнула порог и через столовую прошла в туалет. Посмотрела на часы. Без четверти десять.

Хансу пора бы уже быть дома...

И Енсу тоже. Можно ли столько тренироваться!

Правда, может быть, он с приятелями.

Она вздохнула.

Так мало у него приятелей, с которыми он мог бы задержаться.

Енс трудно сходится с людьми.

Впрочем, подружка у него есть.

Может, он с ней.

Хотя нет. Не с ней. Не может он быть с ней, потому что она с родителями на западном побережье.

— Господи, до чего же хочется спать, — громко сказали Майя. Спустила воду, поглядела на себя в зеркало и широко зевнула.

— Нет, — сказала она своему отражению. — Надо ложиться спать.

Ханс вернулся в двадцать пять минут одиннадцатого и нашел Майю на кровати. Она спала одетая, лежа на спине и раскинув руки. И храпела.

— Проснись, — сказал он и потряс ее. — Проснись. Надо раздеться и лечь как следует.

Майя что-то пробормотала и повернулась на бок.

— Енс пришел? — спросил он.

Но ответа не получил.

Ханс вздохнул, подошел к двери Енса, постучал и прислушался. Потом заглянул в комнату. Енс лежал в постели и читал.

— Ах, ты дома...

— Угу...

— Что ты читаешь?

— Книгу.

— Как называется?

— «Беспощадная месть».

— А кто автор?

— Микки Спиллейн.

— Интересная?

— Что?

— Книга, говорю, интересная?

— Да... ничего...

— Хм... Долго не читай. Пора спать...

— Мама уже спит.

— Да... спокойной ночи.

— Угу...

— Я сказал «спокойной ночи»...

— Угу... Спокойной ночи.

— Не читай допоздна...

— Не буду.

— А то не выспишься...

— Ладно, не приставай!

— Я не пристаю.

— Пристаешь.

— Я только говорю, чтобы ты не читал слишком долго.

— Слышал. Спокойной ночи!

Ханс бросил на него выразительный взгляд и захлопнул дверь.

Потом прошел в столовую. Дверь на балкон была распахнута. На балконе стоял транзистор и играла музыка. Тут же рядом бутылка из-под вина. Он перевернул ее вниз горлышком. Пустая.

На столе стакан, альбом, уголочки для вклейки фотографий... Он собрал все и унес в комнату.

— Сидит дома и напивается в одиночку, — пробормотал он, опуская бутылку в мусорное ведро. — Старая...

Он вздохнул и покрутил головой. Рассеянно полистал альбом. Замелькали годы. Он поставил альбом на полку и пошел в спальню.

Попытался растолкать Майю.

Но та не желала просыпаться.

Он снова вздохнул. Раздел ее и накрыл одеялом. Хотел было выйти, но задержался, вернулся к кровати, снял с нее одеяло и положил в ногах.

В спальне было жарко. На улице тоже. Всюду было жарко. Налив себе виски, он вышел на балкон. Сел в кресло и стал смотреть в ночь.

Так он и сидел, курил, прихлебывал виски и слушал, как кто-то играет на гитаре. Сидел долго. Становилось все темнее и темнее. Холодало.

Он смотрел на Нюхем, на дома, дворы, фонари. И не мог отделаться от ощущения, будто он здесь в ловушке.

Часы показывали полночь. Он встал.

Тихонько подошел к двери в комнату Енса, осторожно приоткрыл.

В комнате было темно. Слышалось ровное дыхание.

Он заглянул в спальню. Майя спала. Храпела. Он снова прикрыл дверь.

Подошел к телефону и стал набирать номер. Но, прежде чем набрал последнюю цифру, спохватился.

Спит уже, наверное...

Он положил трубку, выпил еще виски и до самого рассвета просидел на балконе.

39

Майя сидела на пуфе перед туалетным столиком и смотрела на свое отражение.

Без четверти три утра.

Она была в лифчике, трусиках и нижней юбке. Жарко. Тело влажное, липкое. Опьянение еще не прошло. Глядя себе в глаза, она стала отвинчивать серьги. И вдруг ее пальцы замерли. Она словно окаменела.

— Старая...

Произнесла она это слово очень тихо, очень медленно, будто смакуя. Потом провела рукой по лицу, как бы ощупывая.

Раньше она об этом особенно не задумывалась. О том, что стареет.

Сорок пять...

Значит, она старая. Начинает стареть, во всяком случае.

По сравнению с Хансом она старая.

Переходный возраст. Она находится в переходном возрасте.

Переходный к чему? К старости?..

В зеркале появился Ханс. Он стоял в дверях и смотрел на нее.

— Сидишь и мечтаешь? — спросил он.

— Да нет...

Открутив вторую сережку, она принялась щеткой расчесывать волосы.

Она смотрела, как он раздевается. Заметила, что, снимая брюки, он с трудом удерживает равновесие на одной ноге.

— Ты пьян? — спросила она.

— Что такое? — Он убрал руку со спинки кровати, за которую держался.

— Я спрашиваю, не пьян ли ты...

— Я... нет... немножко навеселе...

Он улыбался и расстегивал рубашку. Оставшись в одних трусах, потянулся.

— Как повеселилась на обеде? — спросил он.

— Ничего... так себе... Раки были недурны...

— По-моему, все здорово перепились. Тебе не кажется?

— Ну... может быть... Раз ты говоришь... значит, так и было.

— Хорошо еще, что не слишком поздно кончилось. Мы уж не те нынче. Возраст дает себя знать... — Он засмеялся и натянул пижамные брюки. — То ли дело раньше. Как, однако ж, кончился праздник...

— Да уж... — сказала она, глядя, как его спина исчезает из зеркала.

Потом обернулась,