так что, вздохнув с облегчением, он поспешил перебраться в служебные апартаменты, как только их расставание стало для него очевидным. Но вообще-то жить по месту работы, сведя к нулю всякую возможность дистанцироваться, – рискованная идея, женщинам обычно она не по душе, так что решение Поля и Прюданс поселиться в четверти часа ходьбы от министерства было отличным компромиссом.

Брюно предупредил, что “придет не один”, достигнув этим, вероятно, высшей точки интимных откровений, и, конечно, они ничуть не удивились, увидев его с Раксанэ, она сама ни капельки не смутилась, мгновенно проявила живейший интерес к их жилищу, настолько неприкрытый, что Прюданс вызвалась показать ей квартиру, а Поль предложил Брюно выпить. Экскурсия, подробная и сугубо утилитарная, продлилась больше получаса, так что когда девушки вернулись в общесемейное пространство, над парком Берси уже садилось солнце, и Раксанэ только и смогла, что прошептать: “Очень хорошо… Просто очень…”

Второй тур должен был состояться через десять дней, и этой темы избежать было трудно, да Поль и не пытался, и честно говоря, его все это очень занимало, он записал часов десять дебатов на жесткий диск, но посмотреть еще не успел. Пока Прюданс возилась с ужином – ей и впрямь теперь нравилось готовить, – они посмотрели одну запись, дискуссию Сарфати с чуваком из каких-то непонятных левых, Поль знал его, но не мог сообразить, кто это и откуда, вероятно из “непокоренных”[47], причем вполне себе известный “непокоренный”. Брюно быстро потерял интерес к этому зрелищу, успев тем временем трижды наполнить свой бокал шампанским. У Раксанэ, напротив, сразу же сработали профессиональные рефлексы: с пультом в руке, она то замедляла видео, то выбирала стоп-кадры, очень внятно объясняя Полю, почему у Сарфати абсолютно идеальный язык тела. Он мог выразить сочувствие, насмешку или гнев, усиливая свой месседж мимикой, наклонами торса и предельно точным, убедительным и подходящим случаю положением рук, очевидно, за этим стояли годы напряженной работы.

– Проблема Бена не в упаковке, а в содержимом, – жестко подвела она итог и нажала на “стоп”; сразу после этого они сели за стол.

В ответ на вопрос Поля она сказала: нет, Солен Синьяль не притворяется, выражая беспокойство в связи с результатами выборов. Победа “Национального объединения” немыслима, но она уже пятьдесят лет как немыслима, а немыслимые вещи порой случаются. Разрыв между правящими классами и населением малых городов в провинции зашкаливает, и, на ее взгляд, забастовки, имевшие место в последние годы, – еще цветочки; кроме того, расовая ненависть в Европе достигла беспрецедентного уровня и вряд ли рассосется в скором будущем. Солен производила впечатление обычной парижанки из информированных кругов, по уши увязшей в междусобойчике медиаэлит, но у нее сохранились родственные связи с рабочей средой, и создавшаяся ситуация всерьез ее тревожила. К тому же респонденты недавно открыли новый способ обманывать опросчиков: они заявляют, что еще колеблются или не имеют твердого мнения, а на самом деле мнение они имеют, и весьма упертое. При этом они не считают, что лгут: кто ж не колеблется, пусть время от времени?

– Вам не кажется, что у меня в жарком слишком чувствуется гвоздика? – спросила Прюданс.

Поль бросил на нее недоуменный взгляд, ее безразличие к политическим темам не переставало его удивлять; впрочем, разве на его памяти Прюданс случалось выражать хоть какое-то политическое мнение? Надо смотреть правде в глаза – ей решительно насрать на все это. Что касается гвоздики, то Раксанэ знала в ней толк и заверила Прюданс, что с гвоздикой действительно сложно справиться, и она, конечно, чувствуется, но в меру, именно то, что нужно, она так считает. Брюно в свою очередь наговорил ей комплиментов, наверняка вполне искренних, вот только его опыт в области гастрономии сводился в лучшем случае к пицце “Четыре сыра”. Для него выборная гонка уже почти завершилась, Сарфати останется на передовой в одиночестве до самого конца; ему еще предстоит большой митинг за три дня до второго тура, по сути, последний митинг кампании с участием нескольких министров. Их с Сарфати выступления будут самыми длинными, по двадцать пять минут, так они запланировали, впрочем, он уже насобачился.

– А потом… Если все пройдет хорошо, я смогу вернуться к своей работе. – Он улыбнулся странной робкой улыбкой, их взгляды с Раксанэ встретились, и они оба смущенно отвели глаза, подумав одновременно об одном и том же: он вернется к своей работе, оно конечно, но в их жизни появится нечто новое. Какая бы культурная пропасть ни зияла между ними, их объединяло одно очень старое и очень странное поверье, пережившее крушение всех цивилизаций и практически всех других поверий: если тебе выпал счастливый билетик, неожиданный подарок судьбы, лучше помалкивать, а главное, не кичиться этим, не то боги разгневаются и кара их будет страшной. Некоторое время они сидели молча, опустив головы, потом Раксанэ подняла глаза на Брюно. Поль не замечал до сих пор, какие у нее яркие зеленые глаза, изумрудно-зеленые, в их яркости было что-то пугающее. Брюно тоже медленно поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. Никто не шелохнулся, у Прюданс перехватило дыхание, и на несколько секунд за столом воцарилась полная тишина.

6

Сесиль и Эрве никогда не приезжали в Париж, и по такому случаю Поль запланировал типичную туристическую программу для родственников из провинции: прогулку на кораблике, посещение музеев, ужин в ресторане на острове Сен-Луи. И только в пятницу днем, за несколько часов до их приезда, он сообразил наконец, что Эрве учился в Париже, как, впрочем, и Сесиль, тут они и познакомились, а главное, Сесиль, как и он сам, провела в Париже почти все детство – как он мог это забыть? Неужели окружающие всегда были для него просто призрачными, незначительными существами, которым лишь изредка удавалось достучаться до его сознания? Возможно, с Орельеном так оно и было; но при мысли о Сесиль он огорчился. Если честно, он с трудом вспоминал не только людей; ведь есть же где-то школа, куда он ходил ребенком, коллеж, лицей; он совершенно их забыл. Даже от их парижской квартиры остались лишь смутные образы, бессвязные и размытые, словно из черно-белого фильма сороковых годов. А воспоминания, настоящие детские воспоминания, неизменно возвращали его в дом в Сен-Жозефе.

Что касается Сесиль, то по ней и не скажешь, что она бывшая парижанка: при знакомстве с ней у всех тут же возникала уверенность, что она родом из провинции, а точнее, с севера Франции. Уроженцы этого региона славятся, конечно, своим радушием и теплотой, но все-таки она проявила выдающиеся способности к ассимиляции. Как и все жители департаментов Нор и Па-де-Кале, Эрве и Сесиль с пеной у рта защищали свой край, приводя в пример не только пресловутое гостеприимство его обитателей, но и его красоту и архитектурное великолепие – следы