Солен Синьяль с ассистентом и Раксанэ были уже на месте; с непроницаемым лицом Солен что-то быстро набирала на мобильнике и лишь мельком на них взглянула, ей явно приходили дурные вести. Сарфати и Брюно обходили зал, приобнимали то того, то другого, пытаясь, видимо, смягчить удар, каким бы он в итоге ни был.

Результаты, высветившиеся ровно в восемь, и правда не радовали: кандидат от “Национального объединения” набрал 27 %, Сарфати – 20 %, эколог – 13 %, кандидаты от старых правых и левых партий поделили оставшиеся голоса в живописном беспорядке, и поскольку они гурьбой повалили на выборы, большинство избирателей, как показал недавний опрос, затруднялись даже назвать их фамилии. Им удалось все-таки – и в сложившейся ситуации это можно считать чуть ли не успехом – слегка оторваться от троцкистов и анималистов; однако ни один из них не достиг магической отметки 5 %, необходимой для возмещения расходов на кампанию.

– Прогнозы второго тура не изменятся, я думаю, – не замедлила дать свой комментарий Солен Синьяль. – Мы уже две недели стоим на отметке 50–50, 51–49 в лучшем случае, признаюсь, я другого ожидала, короче, я разочарована. – С этими словами она посмотрела прямо в глаза Бенжамену Сарфати, открыто адресуя ему свои упреки. Брюно на протяжении всей кампании был очень конструктивен, нередко просто великолепен, он выполнил и перевыполнил свою часть работы, а вот слабость Сарфати на дебатах стала очевидной, он плавал в некоторых темах, и стратегия употребления в дело звезд реалити-шоу, похоже, исчерпала себя в этот вечер…

Прюданс и Раксанэ направились к буфету, там почти никого не было, на гигантских мониторах, занимавших целиком одну стену, видно было, как понемногу редеет публика, атмосфера, само собой, стала далеко не праздничной. Солен Синьяль ушла, назначив рабочее совещание на завтра, на девять утра. Сарфати резко сжал плечо Брюно и тоже смылся в некотором смущении. Поль оказался наедине с Брюно и открыл бутылку виски.

– Ты расстроен? – спросил он наконец, поскольку Брюно не произнес ни слова.

Брюно пожал плечами:

– Да не особенно; просто обидно будет, если изберут “Национальное объединение”, за Францию обидно.

Поль посмотрел на него с удивлением – он что, пытается уйти от ответа? Да нет, тут же понял он, Брюно всего-навсего высказал свою точку зрения: ему будет обидно за Францию, если победит “Национальное объединение”. Почему он так считает? Исходит из определенной формы экономической рациональности? Антирасистской, гуманистической морали, доставшейся ему по наследству? Или в нем говорит его буржуазное происхождение? Одно другого не исключает, но таковы его убеждения, и именно они подтолкнули его к участию в предвыборной баталии. Брюно отнюдь не циник. И не дурак, он уже сейчас задумывается об истинных мотивах президента. Вполне вероятно, что тот хотел, поддержав кандидатуру такого убожества, как Сарфати, облегчить победу “Национальному объединению”. Придя к власти, предполагал, возможно, он, “Национальное объединение” спровоцирует целую череду катастроф, экономический и социальный крах будет мгновенным, и народ, недолго думая, потребует его назад, таким образом он обеспечит себе переизбрание через пять лет, а если произойдут какие-то ужасные события, выходящие за рамки республиканской законности, то, как знать, ему, может, и не придется ждать пять лет. А вот при умеренном правительстве, проводящем политику более или менее схожую с политикой предыдущего правительства, – в общем, при правительстве, которое не выйдет за “кружок разума”, как выражались некоторые эссеисты прошлого века, – того и гляди, повеет холодком и желание перемен взбудоражит умы; тогда его возвращение к власти станет более проблематичным.

Неужели у президента настолько извращенный ум, что он придумал такой сценарий? Брюно, похоже, склонялся к этой мысли; в конце концов, он знал его лучше, чем Поль, они общались на протяжении долгих лет, так что тут было от чего встревожиться. Мало того, кое-что Брюно от него утаил, потому что сам пока не осмеливался все окончательно для себя сформулировать, хотя в его словах это угадывалось. В ходе избирательной кампании он неожиданно показал себя, проявил настоящий талант трибуна и постепенно начал получать все больше удовольствия от выступлений перед толпой, от того, что умел всколыхнуть ее, вызвать смех, печаль или гнев. Однажды, приехав в Страсбург, он заставил тысячи людей хором спеть “Марсельезу”. Все изумились, в первую очередь он сам; единственный, кто, кажется, ожидал этого, был президент. Президент – умный человек, даже самые ярые его недоброжелатели не оспаривают его интеллект, и к тому же он умеет использовать людей, интуитивно угадывая их нераскрытый потенциал, равно как и их изъяны. Он сразу же все понял про Сарфати, усмотрев в нем обычного паяца, который удовольствуется мишурой власти; он, весьма вероятно, предвидел и преображение Брюно, и то, что Брюно, почувствовав со временем уверенность в себе, в свою очередь задумается о месте первого лица; президент боялся амбиций не Сарфати, а именно что его, Брюно. Президенту и в голову не могло прийти – и это был тупик его умозаключений, единственная “слепая зона”, – что можно так близко подойти к президентскому креслу, не испытав при этом ни упоения, ни головокружения, которое неминуемо заставляет человека жаждать этого поста и превращать его в конечную цель своего существования. Он сам был им зачарован и не допускал мысли, что этим чарам кто-то умеет не поддаваться, и в случае Брюно, как и в случае подавляющего большинства человеческих особей, по крайней мере, особей мужского пола – женщины исторически от них отличаются, хотя все меньше и меньше, – президент не ошибся, удрученно признался себе Поль.

Прюданс и Раксанэ как раз вернулись, они явно нашли друг друга, интересно, что Прюданс сразу признала ее равной себе, а ее положение – симметричным ее собственному. Брюно по-прежнему скрывал их отношения, но Прюданс сразу обо всем догадалась. Непонятно, как женщины ухитряются так быстро сделать правильные выводы, тут, видимо, не обошлось без феромонов, которые, превращаясь в ольфактивные молекулы, рассеиваются в воздухе и улавливаются носом, да, пожалуй. Перед уходом Брюно заставил Поля пообещать, что он еще появится, следующие две недели будут решающими, ну это Сарфати в первую очередь предстоит погрузиться в активную зону реактора, но ему тоже достанется, и общество Поля пойдет ему на пользу.

– Мне тебя ужасно не хватало… – сказал он ему уже с порога, и Поль вдруг понял, что Брюно никогда не бывал у него дома, хотя в последние годы они очень сблизились; он пригласил его прийти к ним поужинать на той неделе. Он был уверен, что их квартира ему понравится, ведь после назначения Брюно на пост министра его жена из чистого снобизма упорно не желала переезжать из квартала Сен-Жермен. Ему никогда не нравилась их маленькая трехкомнатная квартира на улице Сен-Пэр, которую они снимали за непомерные до смешного деньги,