остановил, чтобы я больше не продолжал названной работы, говоря, что они хотят снять с меня заботы по доставке мрамора…»[866]. Официально он лишился своего звания «мраморного магната» весной 1520 года. В ricordo, дневниковой заметке от 10 марта, Микеланджело констатирует, что папа, возможно, для того, чтобы быстрее закончить работы над фасадом Сан-Лоренцо, по взаимному соглашению освобождает его от этой обязанности.

На протяжении многих лет прекрасные мраморные глыбы, с трудом извлекаемые из земли, оплачиваемые и в муках доставляемые в мастерскую, продолжали копиться во Флоренции. Проект нового фасада Сан-Лоренцо, в сущности, не был отвергнут – о нем просто забыли. Долгое время еще не угасала надежда, что к нему еще, может быть, вернутся. Однако после смерти Лоренцо все Медичи заметно помрачнели. По слухам, у них появились сомнения, что Микеланджело вообще под силу завершить работу над фасадом без сотрудничества с другими мастерами, а он упорно отказывался от всякого соавторства. И что еще более важно, у папы заканчивались деньги. Примерно в это же время было приостановлено также выполнение другого дорогостоящего проекта – изготовления шпалер для Сикстинской капеллы по эскизам Рафаэля.

Подробно записывая все свои расходы по просьбе кардинала, Микеланджело, движимый одной лишь горечью и разочарованием, добавил к перечню трат приписку: «Не ставлю ему [папе] в счет… трехгодичный срок, который я на это потратил. Не ставлю ему в счет, что я разорился из-за этой работы для Сан-Лоренцо. Не ставлю ему в счет тот величайший позор [vitupero grandissimo], что был выписан им сюда для выполнения названной работы и что после этого он у меня ее отнял, и до сих пор не знаю почему»[867].

Этот черновик письма Микеланджело набросал примерно в ту пору, когда ему исполнилось сорок пять лет. Если его и нельзя считать стариком по современным меркам, он совершенно точно достиг среднего возраста. И несмотря на героические усилия, за те четыре года, что прошли со дня его отъезда из Рима, он не сделал почти ничего. Как он позднее писал в одном из стихотворений, «нет злей тоски, чем по ушедшим дням!»[868][869].

Глава пятнадцатая

Гробницы

В унынье рабском, без единой мысли,

Душа вся липким страхом обросла.

И мне ль божественность ваять в смятенье![870]

Микеланджело, фрагмент стихотворения, 1552

Однажды в церкви Санта-Мария сопра Минерва один из учеников Аннибале Карраччи [1560–1609] спросил у него, что думает он о статуе Воскресшего Христа работы Микеланджело. Карраччи отвечал: «Созерцайте ее и наслаждайтесь ее красотой, но, дабы постичь ее, надобно помнить, как надлежало представлять тела в то время». Тем самым он потешался над Микеланджело, стиль которого не зиждился на подражании природе.

История, поведанная Джованни Лоренцо Бернини Полю Фреару де Шантелу[871]

Изображение головы, известное как «Проклятая душа» («Il Dannato»). Ок. 1522–1523

На весну 1520 года выпала еще одна смерть, в отличие от кончины Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, почти внезапная. 21 марта агент Альфонсо д’Эсте, герцога Феррарского, навестил Рафаэля в его доме и обнаружил, что тот пишет несколько картин, «необычайно прекрасных»[872]. Спустя две недели, 6 апреля, в Страстную пятницу, художник неожиданно умер от лихорадки в возрасте тридцати семи лет. Так внезапно завершился творческий поединок между ним и союзом Микеланджело и Себастьяно.

* * *

На протяжении 1517–1518 годов Микеланджело получил от Леонардо Селлайо бесконечный поток писем о картине «Воскрешение Лазаря», которую Себастьяно взялся писать, соперничая с Рафаэлем. Она «чудесна, и, полагаю, ее не должно отдавать во Францию, ведь равной ей никто и не видывал»[873]. Одновременно Селлайо и Себастьяно поносили картины Рафаэля при каждой возможности. Когда торжественно открыли фрески в лоджии виллы Фарнезина, написанные Рафаэлем по заказу Агостино Киджи, Леонардо Селлайо полагал, что это просто «позор, оскорбление важного мецената, и что они даже хуже, чем последняя станца в Ватиканском дворце»[874].

Себастьяно, Микеланджело и Селлайо составляли ничтожное меньшинство. Казалось, Рафаэль с легкостью добивался одного блестящего успеха за другим. Меценаты готовы были драться за его картины. Альфонсо д’Эсте, на которого Сикстинская капелла некогда произвела столь глубокое впечатление, что после нее он не удостоил посещением Станца делла Сеньятура с фресками Рафаэля, теперь раз за разом, неотступно посылал к живописцу из Урбино своего агента, дабы тот умолил его продать что-нибудь[875]. В коллекции герцога Феррарского уже находилась картина Джованни Беллини, ведущего венецианского живописца и, по словам Вазари, учителя Себастьяно; о приобретении еще одной, написанной восходящей звездой венецианского искусства Тицианом Вечеллио, велись переговоры. Полотно работы Рафаэля стало бы великолепным дополнением к собранию Альфонсо д’Эсте.

Альфонсо так и не получил его, хотя в конце концов Рафаэль предложил ему картон к «Архангелу Михаилу», посланному во Францию[876]. Faute de mieux, за неимением лучшего, Альфонсо согласился. Рафаэль просто не мог отвлечься от более важных заказов для более могущественных клиентов, если только не решил отомстить герцогу Феррарскому за то пренебрежение, которое он продемонстрировал несколько лет тому назад, восхищаясь фресками Микеланджело в Сикстинской капелле и не удостоив даже взглядом фрески Рафаэля в Станцах. Однажды, когда нарочный герцога пришел в дом Рафаэля, слуга сообщил ему, что господин-де наверху и никого не принимает, так как пишет портрет Кастильоне[877]. Рафаэль изнемогал под бременем множества заказов: кроме собора Святого Петра, он разрабатывал проект огромной роскошной виллы в классическом вкусе, задуманной как римская резиденция семейства Медичи, а также проектировал дворцы для лейб-медика папы Якопо да Брешия и для Джован Баттисты Бранконио д’Аквила, и расписывал фресками еще одни покои в Ватикане.

Неудивительно, что в декабре 1518 года, когда Себастьяно выставил на всеобщее обозрение в Ватикане свою законченную картину «Воскрешение Лазаря», Рафаэль даже не приступил к конкурирующему алтарному образу «Преображение». Микеланджело снабдил друга эскизами: он помог изобразить фигуру почти обнаженного Лазаря, собравшихся вокруг него людей и почти наверняка Христа, властным жестом повелевающего Лазарю восстать из могилы. Венецианский патриций Маркантонио Микиэль увидел ее и записал в дневнике, что ее превозносили все, включая папу[878].

Микеланджело помогал Себастьяно, но подобное сотрудничество отнюдь не было чем-то неслыханным. Очевидно, Леонардо да Винчи оказал немалую помощь Джованни Франческо Рустичи, когда тот изготавливал бронзовые скульптуры для Флорентийского баптистерия в 1506–1511 годах, возможно надеясь возвысить потенциального соперника Микеланджело и упрочить положение конкурирующего с ним ваятеля[879]. Однако