кардинала Раффаэле Риарио, он был подвергнут допросу лично кардиналом Медичи и брошен в темницу замка Святого Ангела в состоянии ужаса столь великого, что не в силах был передвигаться и его пришлось нести. (Аретино в своей поэме завещал Риарио бивни слона Ханно, дабы тот мог хотя бы отчасти умерить свое желание получить папскую тиару, столь же неутолимое, «сколь голод Тантала».)

Потом Лев объявил, что в заговоре против него участвовали еще двое кардиналов, и провозгласил, что помилует их, если они признаются в своем преступлении сами. Под давлением кардиналы Содерини и Кастеллези признали свою вину. Риарио, Содерини и Кастеллези заплатили гигантские пени (в случае Риарио она достигала ста пятидесяти тысяч дукатов). Кардинала Петруччи удавили в камере; выбранных в качестве пешек в крупной игре Нини и доктора Верчелли повесили на мосту Святого Ангела, предварительно содрав плоть с костей раскаленными щипцами[824]. Кардинал Содерини бежал, выбрав изгнание. Поэтому, с точки зрения Льва, все завершилось как нельзя более удачно: его враги делла Ровере и Содерини были ослаблены и унижены, а папская казна пополнилась весьма круглой суммой. Таким образом, он получал наличные, потребные для финансирования проектов вроде фасада Сан-Лоренцо.

Деревянная модель фасада церкви Сан-Лоренцо. Осень 1517

Неудивительно, что многие подозревали, будто весь заговор подстроен Медичи или, по крайней мере, сильно преувеличен. Все помнили, что кардинал Риарио был замешан в заговоре Пацци, в ходе которого отец кардинала Медичи Джулиано был убит, а отец папы – ранен. Впрочем, у нас нет достаточных свидетельств в пользу ни одной из версий этого отвратительного судебного процесса.

* * *

Поначалу Микеланджело не торопился представить папе деревянную модель, которую тот столь жаждал увидеть. Летом 1517 года Микеланджело находился в Карраре, где, почти никуда не отлучаясь, провел год. Тем временем закладывали фундамент нового сооружения и делали это «постепенно», поскольку работу осложняла необходимость изъять старые подземные стены и выстроить новые прочные арки[825]. Прошел июнь, затем июль; Микеланджело намеревался вернуться во Флоренцию в августе, но тут он и его ассистент Пьетро Урбано тяжело заболели; художник поправился только ранней осенью[826].

31 октября 1517 года в далекой Саксонии монах по имени Мартин Лютер вывесил для обсуждения девяносто пять тезисов на дверях церкви в Виттенберге. Тезис восемьдесят шестой гласил: «Почему папа не строит собор Святого Петра на свои собственные деньги, но на деньги бедных христиан, хотя его состояние простирается обширнее, чем любого богатого владетельного Красса?»[827]. Если бы Лютер узнал, что вместо этого папа тратит на безумно дорогостоящий фасад любимой церкви своего семейства собственные деньги, то едва ли стал бы критиковать Льва менее ожесточенно.

Лишь в конце года Пьетро Урбано наконец привез в Рим модель. 29 декабря он представил ее на суд папы и кардинала и необычайно угодил их вкусу, вот только кто-то заметил (Буонинсеньи не уточняет, кто именно), что фасад столь увеличился, что Микеланджело недостанет для его выполнения всей жизни: оказалось, что это провидческое суждение, применимое к почти всем крупным архитектурным и скульптурным ансамблям Микеланджело[828].

Если Пьетро Урбано показывал папе и кардиналу ту же модель, что можно увидеть сегодня в Каза Буонарроти, то доставить ее в Рим на муле, вероятно, стоило немалого труда. Ширина ее без малого три метра, высота – около двух: это весьма внушительный макет еще не созданного здания, красивого, отличающегося классическим изяществом. Впрочем, она разочаровала даже самых страстных поклонников Микеланджело-зодчего.

Модель весьма величественна, но лишена энергии, свойственной его более поздним проектам. Конечно, трудно давать окончательную оценку сооружению, которое так и не было в итоге возведено, однако, судя по модели, Микеланджело сделал бы фасад Сан-Лоренцо скучноватым. Недостаток архитектурных излишеств, возможно, предполагалось восполнить десятью статуями святых, установленными на каждом ярусе: властными, повелительными жестами притягивающими к себе внимание (эти статуи были показаны на другой, восковой модели, не дошедшей до нас). Тем не менее, судя по сохранившейся модели, Микеланджело все еще ощупью продвигался по новой для него стезе зодчества и, что было для него нехарактерно, ориентировался на пристрастие Льва к гармоничному, соразмерному и изящному.

Увидев модель, папа и кардинал захотели, чтобы Микеланджело прибыл в Рим обсудить ее, и на сей раз он не заставил себя ждать. Спустя более года после первого, устного договора Микеланджело и папа 19 января 1518 года утвердили окончательный вариант контракта[829]. Общая стоимость проекта взлетела еще раз и составила сорок тысяч дукатов, причем предполагалось, что все расходы берет на себя Микеланджело и обещает завершить работу за восемь лет. За полтора года он превратил незатейливый, более или менее выполнимый план в подвиг, требующий геркулесовых усилий, невероятных затрат и почти неосуществимый.

Изображение мраморных блоков для фасада Сан-Лоренцо. 1516–1520

Наиболее амбициозной частью всего предприятия было оговоренное контрактом условие, согласно которому фасад Сан-Лоренцо предполагалось выполнять исключительно из лучшего мрамора, добытого в Карраре или в Пьетрасанте[830]. Разумеется, Микеланджело любил именно этот материал, камень, который, как писал его верный помощник, резчик Микеле да Пьеро ди Пиппо, «подобен отражению луны в колодце»[831]. Однако возводить здания из одного лишь мрамора было не принято даже в Античности, за исключением отдельных местностей, например Афин, буквально стоящих на мраморных месторождениях. А во Флоренции мрамор залегал отнюдь не под рукой.

Чтобы добыть мрамор, требовалось сначала извлечь камень из почти недоступных жил, расположенных высоко в горах, а затем спустить глыбы весом несколько тонн по верхним склонам гор на волокуше, называемой lizza. Потом камень надобно было перевезти к морю на повозке, запряженной волами, в муках погрузить на корабль и морем доставить в Пизу. Там его перегружали на барку, которая переправляла его в Синью, последний город на Арно, дальше которого судоходство было невозможно, а потом опять на повозку, запряженную волами, и так уже везли до Флоренции. Весь путь составлял примерно сто пятьдесят километров и зачастую длился много месяцев[832].

Все это требовалось для транспортировки мраморных блоков обычного размера, но проект Микеланджело также предусматривал что-то куда более сложное и трудноосуществимое. На нижнем уровне фасада он предполагал разместить двенадцать мраморных колонн из сплошного особо прочного мрамора, каждую по одиннадцать брачча, то есть шесть с лишним метров в высоту.

Это было пугающе самонадеянно. Даже просто найти мраморные глыбы такого размера без изъяна, не говоря уже о том, чтобы спустить по горным склонам и