согласился защищать Флоренцию и Папскую область и даровать Джулиано Медичи титул французского принца, объявив его герцогом Немурским. Это решило судьбу Франческо Марии делла Ровере; принадлежавшее ему герцогство Урбинское отходило двадцатитрехлетнему Лоренцо Медичи, сыну Пьеро. 13 октября кардинал Джулио Медичи написал: «Что же касается Урбино, папа непреклонен. Он не желает, чтобы его воля обсуждалась публично, однако все будет сделано, как ему угодно, без лишних слов»[782].

У Микеланджело появилось немало поводов задуматься. Клан делла Ровере ожидало низвержение в бездну. Во Флоренции возникли перспективы получить блестящие и прибыльные заказы. Выросло новое поколение соперников.

Глава четырнадцатая

Мраморные горы

Я исторгаю из себя свои творения, словно кровавый кал!

Микеланджело – Бартоломео Амманати, по свидетельству Джованни Лоренцо Бернини[783]

Вид на Апуанские Альпы близ Серавеццы

Во время триумфального вступления Льва X во Флоренцию и последующей встречи с Франциском в Болонье единственный оставшийся на тот момент в живых брат Льва, Джулиано Медичи, заболел чахоткой, что тогда было равносильно смертному приговору. В феврале 1516 года он угасал. Тем самым единственным законным наследником, не носившим церковного сана, оказывался Лоренцо Медичи.

По мере того как власть и могущество Медичи росли, число их сокращалось. Величайшим врагом этого блестящего клана, как обычно, стало слабое здоровье. Тем не менее Лев начал предпринимать политические шаги против Франческо Марии делла Ровере с целью изгнать его из герцогства Урбинского. Франческо Марию обвинили в убийстве кардинала Алидози, измене и неповиновении. В марте вдовствующая герцогиня Урбинская Елизавета Гонзага прибыла в Рим защищать интересы своего приемного сына Франческо Марии и всего семейства делла Ровере, которое лишилось бы дома и земель, если бы он утратил титул[784]. Это та самая холодная и остроумная аристократка, что председательствует в собрании утонченных придворных в одноименном трактате Кастильоне, черновой вариант которого он как раз создавал в то время.

Действие «Придворного» происходило в 1506 году. Теперь, десять лет спустя, бедная Елизавета вынуждена была униженно просить, чтобы ее не изгоняли из дворца. Добившись аудиенции у Льва, она молила о милосердии: «Но разумеется, Ваше Святейшество, вы, не понаслышке знающий, что такое горечь изгнания, не заставите нас покинуть наш дом и земли и скитаться бесприютно в чужих краях, утратив все, что имели». Тем самым она напомнила папе, что она и ее покойный супруг гостеприимно предоставили кров брату Льва Джулиано и секретарю Джулиано кардиналу Биббиене, когда тех выдворили из Флоренции. Лев в ответ всего-навсего пожал плечами. Сейчас он вершил судьбы Италии, прибегая к политике грубой силы, и из персонажа «Придворного» перевоплотился в персонажа «Государя». Биббиена, с таким изяществом излагающий свои воззрения на феномен юмора в трактате Кастильоне, вероятно, находился среди кардиналов, безмолвно внимавших папе, когда Елизавета покидала зал аудиенций.

События развивались быстро[785]. 18 марта весть о смерти Джулиано достигла Рима; в тот же день был отлучен от церкви Франческо Мария делла Ровере. Лоренцо Медичи немедля выехал в Рим, а по приезде дядя даровал ему герцогство Урбинское. Прежде чем покинуть Рим, Елизавета, побежденная и лишившаяся всех своих владений, пожелала увидеть скульптуры, созданные Микеланджело для гробницы Юлия II. Кардинал делла Ровере послал ваятелю письмо, в котором подчеркивал, что это доставило бы ей живейшее удовольствие. Письмо выдержано в самых изысканных выражениях, в нем звучит не приказ, а просьба, и адресовано оно «Микеланджело, дражайшему другу»[786].

Однако, возможно не случайно, именно теперь, когда могущество делла Ровере стало ослабевать, Микеланджело решил перезаключить с ними контракт на создание гробницы на новых условиях. В результате он добился для себя немалых преимуществ. Новый контракт, подписанный 8 июля, предусматривал гробницу куда меньшего размера и более традиционного облика: теперь монумент предполагалось сделать пристенным, количество скульптурных фигур сократить почти наполовину, до двадцати одной, и украсить гробницу всего одним бронзовым рельефом[787]. Гонорар оставался прежним, несмотря на политические проблемы делла Ровере. Микеланджело отводилось на выполнение заказа девять лет, из которых три уже прошли, и предоставлялось право заниматься им там, где он пожелает. В целом замысел, хотя все еще поражал своим грандиозным размахом, был более выполним. Особенно если привлечь к его осуществлению команду ассистентов, как задумал Микеланджело.

Едва успев подписать контракт, Микеланджело стал готовиться к отъезду из Рима. Спустя неделю, 15 июля, Арджентина, супруга Пьеро Содерини, написала брату Лоренцо Маласпине, прося его замолвить за Микеланджело словечко перед Альберико Маласпиной, маркизом Массы и правителем маленького государства, на территории которого располагались мраморные залежи Каррары.

Арджентина Содерини описывает Микеланджело примерно так же, как ее супруг некогда рекомендовал его Юлию II: он-де человек, «равных коему не сыщется ныне в Европе», и, как ни странно это может показаться, «любезный и благовоспитанный». Пьеро Содерини отправил послание Арджентины с сопроводительным письмом, составленным в самых теплых выражениях, уверяя, что готов оказать Микеланджело и любую иную услугу «из уважения к Вашему несравненному мастерству и всяческим совершенствам»[788]. Теперь Содерини жил тихо и уединенно, оставив пост, а его брат кардинал Содерини заключил со Львом сделку, добившись его возвращения из Дубровника, где он пребывал в изгнании. Содерини утратил власть, но, безусловно, сохранил дружеские чувства к Микеланджело и по-прежнему восхищался его гением.

На первый взгляд у Микеланджело существовали вполне разумные причины уехать из Рима. Судя по письму Арджентины Содерини, он намеревался искать более подходящие мраморные глыбы в каррарских каменоломнях. Однако, по-видимому, у него были и иные основания для отъезда. В начале августа встревоженные друзья прислали ему из Рима два письма. Первое, датированное 9 августа, написал Леонардо Селлайо, которому Микеланджело наказал приглядывать за домом и мастерской в Мачелло деи Корви. По словам Селлайо, внезапный отъезд Микеланджело якобы вызвал слухи. Селлайо и сам явно испытывал сомнения, но подбадривал Микеланджело, который-де сумеет доказать, что сплетники, распространяющие молву, будто ему не по силам завершить работу над гробницей, – отъявленные лжецы[789].

Потом Микеланджело написал его друг Джованни Джеллези, выразивший удовольствие тем, что Микеланджело обрел равновесие и спокойствие духа и готов «восстановить свою честь»[790]. По-видимому, Микеланджело уехал из Рима в скверном состоянии, либо физическом, либо моральном.

Может быть, его нервный срыв объясняется катастрофой, постигшей статую «Воскресшего Христа», которую он высекал для Метелло Вари. На позднем этапе работы Микеланджело обнаружил во мраморе безобразную черную прожилку, похожую на шрам, пересекающий щеку Христа от носа до бороды. Дефект в менее заметном месте можно было бы