Все повторили вслед за г-ном непременным секретарем:

– Вы молодчина!

– Академия счастлива принять такого человека в свое лоно! – воскликнул г-н Патар.

– Право, не знаю… – с напускным самоуничижением замялся г-н Лалуэт, ибо отлично понимал, что «дело в шляпе». – Не слишком ли большая дерзость с моей стороны… такого жалкого писаки, как я, домогаться столь высокой чести?

– Э! – вскричал г-н директор, который, прочитав письмо принца Конде, взирал на г-на Лалуэта почти с любовью. – Не велика беда! Пусть это заставит призадуматься всех тех идиотов!

Г-н Лалуэт не сразу сообразил, как отнестись к подобному высказыванию. Но на лице г-на директора было столько воодушевления, что антиквар-эксперт решительно отверг мысль, будто его хотели обидеть. Он, впрочем, не ошибся.

– В общем-то, да, – согласился г-н Лалуэт. – Идиотов в этой истории действительно хватает.

К нему прислушались. Всем стало любопытно узнать, как он расценивает несчастья, обрушившиеся на Академию. Ибо все страшились теперь лишь одного: как бы он не переменил своего намерения.

– О, что касается меня, то тут все очень просто! Я оплакиваю несчастный род людской, который совершенно спокойно воспринимает, когда при игре в рулетку «черное» выпадает черт-те сколько раз подряд, но при этом отказывается верить в естественность трех последовавших одна за другой смертей в Академии.

Ему зааплодировали. Потом г-н директор, абсолютно не знакомый с правилами игры в рулетку, потребовал, чтобы их ему объяснили. Г-на Лалуэта попросили это сделать. Его тем временем изучали и остались довольны. Но подлинное восхищение он вызвал, когда сумел с завидной авторитетностью разрешить спор между г-ном канцлером и г-ном непременным секретарем. Вот как это случилось.

– Наконец-то! – пылко воскликнул г-н Патар. – Я снова ожил, господа, и полностью обязан этим благородному человеку, которого вы видите перед собой. Честное слово, еще несколько часов назад я был лишь тенью самого себя. Анемизм — вот что со мной было!

– О, господин непременный секретарь! – запротестовал г-н канцлер. – Правильнее было бы сказать «анемия». Боюсь, слова «анемизм» нет во французском языке.

Именно в этот момент вмешался г-н Лалуэт и прервал возражения г-на непременного секретаря, выпалив, не переводя дыхания:

– Анемия – имя существительное женского рода, происходит от греческого haima – «кровь», с отрицательной частицей «а». Иначе называется малокровием. Заболевание, характеризующееся общим или местным уменьшением нормального количества крови либо одной из главных ее составляющих. Признаки: бледность кожи, слабосилие. Ведет к упадку сил, одышке и другим осложнениям вплоть до летального исхода. Но, – продолжал г-н Лалуэт, не останавливаясь, чтобы перевести дух, – есть еще слово «анимизм», пишется через «и», господа. Существительное мужского рода от латинского anima – «душа». Обозначает мировоззрение первобытных народов, считавших все предметы одушевленными и объяснявших все явления природы вмешательством сверхъестественных сил – духов и демонов.

Возразить на это было нечего. Обоим пришлось попросту заткнуться, хоть они и мнили себя академиками. Но всеобщее восхищение сменилось ошеломлением, а оно, в свою очередь, – подавленностью, когда, проходя мимо складного столика, в крышке которого имелись желобки со скользящими шариками, г-н директор поинтересовался, что это за штука.

– А, – отозвался г-н Лалуэт, – вы спрашиваете об абаке!

– Что еще за абака такая? – опешил директор.

В эту секунду г-н Лалуэт, казалось, вырос и раздулся. Он бросил на супругу торжествующий взгляд и изрек:

– Господин директор, это абак. Имя существительное мужского рода, от древнегреческого abax – «полка, стойка, игральная доска». Древние греки называли так столик для приношений, расположенный возле алтаря. В Древнем Риме это была специальная полка для особо ценной посуды. В математике абак имеет значение счетного устройства, т. е. счётов. Абак ведет свое происхождение из Древней Греции. Римляне пользовались им при выполнении арифметических операций. Он применялся также китайцами, татарами и монголами. От монголов его переняли русские. В архитектуре абак – это плита между капителью колонны и архитравом[40]. Витрувий[41], господин директор, употреблял в значении «абак» слово «плинфа».

Слушая торговца антиквариатом, разглагольствующего о Витрувии, академики сникли, за исключением г-на Патара, взор которого, напротив, запылал ясным огнем. Витрувий окончательно покорил его сердце.

– Кресло монсеньора д’Абвиля, – провозгласил он, – будет занято самым достойным образом!

С этой минуты к г-ну Лалуэту обращались с подчеркнутым уважением. Наконец академики, немного сконфуженные и сожалеющие о допущенных ошибках во французском языке, начали прощаться. Они еще раз наградили комплиментами г-на Лалуэта, поцеловали руку его «законной супруге», которую сочли весьма импозантной, и удалились.

Задержался лишь г-н Патар, поскольку Гаспар Лалуэт намекнул ему о своем намерении кое-что сообщить, но исключительно в частном порядке.

Когда они остались вдвоем, г-н Лалуэт отослал жену.

– Ступай, дорогая, – велел он.

Дорогая испустила вздох, бросила на г-на Патара умоляющий взгляд и удалилась.

– Что вам угодно, дорогой коллега? – спросил г-н Патар с легким беспокойством. – Чем могу служить?

– Я хочу вам кое в чем признаться, господин непременный секретарь. Верю, это останется между нами, но мой долг – поставить вас в известность, ничего не скрывая. Вдвоем мы наверняка сумеем устранить препятствия. В том, что касается моей торжественной речи, например…

– Что? Вашей речи? Выразитесь яснее, господин Лалуэт, я вас совершенно не понимаю. Вы опасаетесь, что не сможете сочинить речь?

– О нет! Вовсе нет! Не это меня беспокоит!

– Что же именно?

– Ну, эта речь… ее ведь нужно читать…

– Разумеется, коллега, она слишком длинна, чтобы учить ее наизусть.

– Вот это и угнетает меня больше всего. Видите ли, господин непременный секретарь, я не умею читать…

При этих словах г-н непременный секретарь, забыв все правила этикета, завопил, как раненый зверь, и подскочил так, будто его хлестнули розгой по ногам.

– Это невозможно! – придя в себя, уставился он на г-на Лалуэта, думая, что тот просто ерничает над ним.