мы не обмолвились и словом, но это определённо точно не было гробовым молчанием или паузой, до краёв наполненной напряжением и недомолвками. Это было скорее что-то вроде: «Больше всего на свете я хотел бы сейчас подобрать нужные слова, но даже прожитый век не наделил меня достаточной для этого мудростью» — как я смогла прочитать, пристально вглядевшись в голубые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на меня не так, как сейчас смотрят другие, и даже Бен — с жалостью. Во взгляде Власа сквозило понимание. Он жил так долго и наверняка потерял стольких, что, начни мы считать, собьёмся — не хватит пальцев на его и моих руках.

Влас лучше кого бы то ни было в этом городе знает, что я чувствую, а потому это было: «Только, пожалуйста, не ненавидь себя. Ты не смогла бы ничего изменить». А ещё, что для меня важнее, это было: «Ты можешь ничего не говорить — это твоё право, и осуждать тебя я не стану, и просто буду рядом на случай, если появится желание, хорошо?».

И про себя я ответила: «Хорошо». А потом почувствовала что-то кроме опустошающей боли и испугалась.

Ведь влюбиться сейчас было бы очень некстати.

— Я загрузила тебя?

Лёгкое прикосновение к моей руке заставляет отвести взгляд от экрана.

— Нет. — Лия едва ли мне верит. Иначе зачем она так скептически выгибает бровь? — Правда. Просто сейчас, мне кажется, не лучшее время для подобных разговоров.

— Ну да, — Лия закатывает глаза. — Мы же на войне.

Несколько стражей бросают на Лию недовольные взгляды, в том числе и Тильда, а всё потому, что Лия произносит это совершенно несерьёзно. Не так, как делают другие, и я — в том числе. Для Лии всё происходящее лишь неудачное стечение обстоятельств, как и то, что она стала их участницей.

— Что, мне стоит дважды подумать, прежде чем такое заявлять, да? — Лия толкает меня локтем. — Смотрят, будто напасть собираются.

— В этих стенах о таких вещах не шутят, — сообщаю я.

— Это я уже поняла. — Лия обменивается взглядами с каждым, кто решил дать ей визуальный отпор. — Ты тогда следи за мной, что ли. Знаешь ведь, наверное, что я частенько говорю то, что думаю, не обременяя себя такой мелочью, как такт.

— Ты лучше, чем ты о себе думаешь, — заявляю я, усмехаясь.

Слишком громко; на это с любопытством оборачивается Марк.

Это замечает и Лия:

— Чего тебе? Опять со своим тирамису?

— Да нет, — улыбается Марк. — Просто.

Лия накрывает ладонями лицо и, кажется, что-то бормочет. И хотя я не могу разобрать ни слова, приблизительное содержание этой речи представляю легко. Вероятно, именно это я пропустила, когда Лия и Марк с остальными ребятами оказались в Огненных землях. Именно так они общались до трагического момента, когда Марк спас Лие жизнь, заставив её вести борьбу с сумасшедшим и невозможным к искуплению чувством вины.

Ещё тогда я была права и сейчас едва ли ошибусь, когда добавлю в свои свежие наблюдения старую истину: Марк не во вкусе Лии и едва ли когда-то будет.

И в этот раз, если история снова не захочет внести свои коррективы, ей точно придётся разбить ему сердце.

* * *

Татьяна с Антоном глядят на меня и Марса как на глупых первоклассников, приставших к выпускникам.

— Мне сейчас не показалось? — переспрашивает Татьяна.

— Нет, — Антон качает головой. — Они и правда только что это произнесли.

Просьба — ерундовая. Но на фоне всего происходящего она раздувается до катастрофических пределов и начинает напоминать даже мне, после того, как я её озвучила, настоящий, несусветный и полнейший бред.

— Это ведь даже ничего не значит сейчас, — продолжает Антон. — Все стражи задействованы в миссиях. Уже не важно, в команде ты или нет.

— Разве именно поэтому Славин перевод обратно и моё отстранение — не проще простого задача? — искренне не понимает Марс.

— Так и есть, но…

— Что ты с ними сюсюкаешься? — Антона перебивает Татьяна. — Не знаю, что вы оба тут себе напридумывали, но даже не думайте, что мы будем играть по вашим правилам. Серьезно, дети! Сидите себе на пятой точке ровно и не рыпайтесь! И без ваших этих рокировок дел и проблем — по самые уши!

— Но если нет никакой разницы… — Марс снова берётся за старое, но в этот раз раньше, чем он заканчивает, его обрывает Татьяна:

— Главная разница заключается в том, что не вы здесь принимаете подобные решения. — Затем она резко дёргается в мою сторону, и я почти верю, что Татьяна собирается напасть на меня, но она всего лишь выпадает вперёд. — А ты, Слава! Я уехала всего на пару недель, а ты умудрилась растерять все навыки! Как так?

— У меня была травма…

— Какая? Что можно было ушибить, чтобы забыть всё, чему тебя учили? Разве что только голову!

Я бросаю быстрый взгляд на Антона. До этого момента он всё ещё думал, что дело действительно в травме, а потому сейчас с интересом наблюдает за необычной реакцией Татьяны. И, как мне кажется, понимает, что где-то его обманули.

— Так, — Татьяна вскидывает руки к потолку. — Ладно. — Она замолкает, поджимает губы. Поворачивается на Антона, тот кивает ей, мол, «Чего ты?». А Татьяна вдруг отвечает ему улыбкой, и в эту секунду я понимаю, что у неё явно появился план. — Вы вступите в поединок. Прямо сейчас. И если тебе, Слава, удастся уложить Марселя на лопатки, то мы пойдём вам на уступку. И учти, парень, — Теперь Татьяна поворачивается к Марсу и тычет указательным пальцем Марсу в грудь. — Я пойму, если ты вздумаешь играть в поддавки.

По спине бегут мурашки. Я знаю, что против Марселя мне не выстоять. Конечно, я тренируюсь, и даже смерть Марьи не смогла остановить этот процесс. (К слову, даже наоборот появилась усиленная мотивация). И всё равно я всё ещё недостаточно хороша.

Марсель глядит на меня с чем-то вроде жалости во взгляде, когда мы встаём друг напротив друга на свободном борцовском ковре. Вокруг нас собираются зеваки: защитники, отвлекающиеся от своих тренировок ради интересного зрелища. Ни Татьяна, ни Антон не велят им разойтись, и это — часть Татьяниного плана. Она наверняка видит по моему лицу, как мне не нравится всё это.

Губы Марса шевелятся. Он берёт отсчёт, чтобы дать мне фору: так я смогу атаковать первой.

— Стойте! — вдруг восклицает Татьяна. — Это должно быть не развлечением, а уроком для всех, кто решит, что правила писаны не для его королевской персоны.

Она наклоняется к Антону и что-то