* * *

После разговора с Валентином я чувствую себя выжатой сильнее, чем на любой тренировке или даже на поле боя. Мне не впервые за долгое время пришлось рассказывать кому-то о своих переживаниях, но именно этот разговор кажется мне самым значимым. Я подошла слишком близко к линии, которую можно назвать гранью. И хотя про возвращение из прошлого я не упоминала, и всего остального хватило, чтобы вывести из спокойного состояния даже такого профессионала, как Валентин.

Я видела, как дрогнули его плечи, стоило мне только замолчать. И как остекленел его взгляд, когда он спросил, вижу ли я Христофа и сейчас, а я ответила, что да.

Я поднимаюсь в комнату «Дельты» и застаю там одного Марселя. Что странно, предыдущие пять дней мы ни разу не пересеклись: то я бродила где-то, то, по возвращению, находила его кровать либо ещё пустующей, либо уже. Сейчас Марс возится в распахнутом настежь шкафу. Я притормаживаю в дверном проёме, пользуясь тем, что парень меня не замечает. Марсель руками скидывает одежду с полок шкафа, роняя её на пол. Затем поднимает, комкая, и толчками загоняет в стоящую в ногах спортивную сумку.

— Ты куда-то собираешься? — спрашиваю я.

Марсель пугается, не предвещая неожиданного гостя, и вздрагивает, роняя часть одежды мимо сумки.

— Переезжаешь в другую комнату?

— Ага, — бросает Марсель, как мне кажется, слишком грубо. — В ту, которая находится в квартире моей матери.

— В смысле?

— В том, что я не могу больше здесь оставаться.

Сказанное Марселем загоняет меня в тупик. Я пытаюсь подобрать слова, но вопросов слишком много, и всё, на что меня хватает — это произнести:

— Я не понимаю.

Расправившись с одеждой, Марсель достаёт из заднего кармана штанов мобильный телефон. Взмах рукой — и аппарат летит в мою сторону. Я едва успеваю среагировать, чтобы поймать его.

Не задавая вопросов, нажимаю на кнопку блокировки. Экран загорается, и на его заставке я вижу то, что разбивает моё сердце на тысячу осколков.

— Вы встречались? — спрашиваю я.

— Встречались, — с ухмылкой повторяет Марсель. — Мы были лучшими друзьями с самых пелёнок. Она подарила мне мой первый футбольный мяч и заставила записаться в школьную команду, тогда как мать ответила категорическим отказом, объясняя это моим надуманным талантом. Она кричала на меня так, что заставила бы даже самого Авеля её испугаться. — Я непонимающе клоню голову в сторону, но это не укрывается от Марса. Подняв сумку с пола и перенеся её на кровать, он продолжает: — Нет никого опаснее, чем слепо верующий в свою правоту человек.

— Мне очень жаль.

Марсель поднимает на меня глаза. Выдыхает достаточно долго, чтобы мне понять — даже если сейчас он промолчит, ему определённо есть, что сказать.

— Спасибо, — произносит он наконец. — Знаешь, она ведь тебя очень любила.

— Знаю.

— Нет, серьёзно. Я никогда не думал, что можно испытывать нечто подобное к человеку, живущему за соседней стеной. У меня тоже есть свои кумиры. — Сказав это, Марсель резко наклоняется вниз. Шарит рукой под кроватью, достаёт небольшой пыльный рулон. Протягивает мне. — Вот. Ваня не разрешил повесить, сказал, чтобы я не занимался глупостью.

Я разворачиваю рулон. Это обычный плакат, и с него на меня смотрит футболист, имени которого я не знаю.

— Одно дело, стремиться быть похожим на идеал, до которого тебе никогда не добраться, а с другой… — Марсель пожимает плечами. — Но она и слышать ничего не хотела. А началось всё с той облавы в театре, помнишь? Когда вы теракт сорвали? То есть, конечно ты помнишь, ты же там была, и…

Марсель замолкает, поджимая губы.

— Что? — спрашиваю я.

— Наверное, это не то, о чём ты хочешь говорить. Извини.

Внезапно, — проходит, кажется, меньше мгновения, — и я начинаю видеть перед собой не мальчишку, а повзрослевшего, совершенно мне незнакомого и абсолютно разбитого человека.

Те, кто хоть раз был на войне, знают, что цифры — всего лишь цифры, когда дело касается возраста.

— Марс, — мягко говорю я. — Если ты винишь меня в её смерти — пожалуйста, но уходить, особенно сейчас, когда каждый так нужен штабу — это глупо! Тем более такой мальчик, как ты: сильный, смелый…

— Я не смелый, — перебивает Марс мягко. — Когда я увидел эту штуку, я дал дёру, прямо как Кали. Вот Марья — храбрая.

— И посмотри, как она кончила. Смерть переоценивают.

Как мантру повторяю сегодня вот уже в который раз. Может, тем самым подсознательно я пытаюсь убедить в этом себя же?

Смерть переоценивают.

Это не выход. Это не приносит облегчение. Это не делает тебя героем.

Смерть — это тупик в лабиринте жизни, состоящем из поворотов, спусков и подъёмов.

— Я не виню тебя, кстати, — произносит Марс. — Вообще не понимаю, почему ты могла об этом подумать. Это ведь не ты пыталась нас взорвать.

— Я могла бы обезоружить оборотней раньше, чем вы прибыли, и тогда…

— Вас было двое: ты и девчонка-оборотень. Плюс официант, который смотрел на пушку как на восьмое чудо света. Вы бы не справились против толпы, даже если брать в расчёт то, насколько ты хороша.

— Думаешь, я хороша?

— Была бы у нас доска славы, ты бы висела там в самом центре.

Я улыбаюсь поджатыми губами.

— Спасибо. — Когда Марсель забирает у меня из рук плакат и телефон, я успеваю схватить его за предплечье. — Пожалуйста, оставайся. Ради Марьи. Она бы наверняка очень не хотела, чтобы ты сдавался.

— Собственно, будь она рядом, причин сдаваться и вовсе не было, — отвечает Марс.

Я понимаю, что парень ещё ничего толком не решил. В его голосе, при всей серьёзности слов, чувствуется неуверенность.

— Знаешь, если я и останусь, то только при одном условии, — продолжает Марс, видя, что моё внимание полностью приковано к нему. — Ты возвращаешься в «Дельту» в качестве защитника.

— Я не могу, — я качаю головой. — Сейчас я сильно сдаю позиции и совершенно не в форме.

— В память о Марье, — настаивает Марс, зная, по чему нужно бить. — Когда она узнала, что меня в «Дельту» взяли на твоё место, она меня чуть не прибила. К тому же… Я тоже не могу. Только не после того, что случилось.

От того, какое решение я сейчас приму, зависит слишком многое. Марс, как бы сказал Дмитрий — отличная боевая единица, если смотреть с одной стороны, но с другой, будь я на его месте, я бы невероятно сильно хотела и чертовски рьяно стремилась бы уйти, убежать, исчезнуть, раствориться — совершить с собой что угодно, лишь бы оказаться как