– Овчинников!

Я обернулся.

– У него при себе что-нибудь было?

– Только это, – я выложил на стол два обнаруженных у Рубеи пистолета Макарова и трубку мобильного телефона.

Сличив номера на оружии, Бондарев отложил один пистолет в сторону и пояснил:

– Оружие подполковника Каретникова.

Углов же заинтересовался телефоном террориста. Понажимав на клавиши, он удовлетворенно кивнул и, глядя на телефонный дисплей, сказал:

– А вот и адресованное Сфинксу сообщение от его заказчика в Штатах с требованием известить СМИ о захвате в мурманском порту атомного ледокола.

– Владимир Сергеевич, оставьте вы этот телефон, – неожиданно обратился к Углову седой мужчина в свитере. – С заказчиками и исполнителями разберетесь потом. Сейчас самое главное – освободить судно и не допустить взрыва реактора.

В голосе седого отчетливо прозвучало даже не недовольство, а раздражение. Не помню, чтобы кто-то когда-нибудь разговаривал с Угловым в подобном тоне. Да генерал и не позволил бы никому так к себе обращаться. Но в этот раз его реакция удивила меня.

– Вы правы. Я отвлекся, – сказал Углов, отложив телефон в сторону. – Продолжайте, Георгий Валерьянович.

Внимание всех присутствующих сразу переключилось на мужчину в свитере. Я же, не решаясь уйти без разрешения, остался стоять посреди кабинета. Из создавшегося положения меня выручил Бондарев. Перехватив мой вопросительный взгляд, он указал на свободный стул рядом с собой, и я тут же воспользовался его немым приглашением.

– Главный механик с «Арктики», – шепнул он мне на ухо, указав взглядом на человека в свитере. – Гришин Георгий Валерьянович.

А главмех тем временем продолжал:

– Мощность ледокольной двигательной установки составляет пятьдесят пять мегаватт. Это в десять раз больше мощности первых советских атомных электростанций. Я даже не берусь описать масштабы последствий от взрыва ядерной установки такой мощности. Один только выброс радиоактивных материалов в сотни, если не в тысячи раз превысит аналогичный выброс в результате аварии на Чернобыльской АЭС. А уровень радиации в зараженной зоне будет так высок, что все население Мурманска погибнет уже в течение суток после взрыва.

– Сколько нужно времени, чтобы подготовить реактор к взрыву? – оборвав трагическую речь Гришина, задал конкретный вопрос Углов.

– Вывод заглушенного реактора в рабочий режим осуществляется за семь часов. Именно в этом состоянии возможен процесс инициации цепной реакции.

– Как этого добиться? – напрямую спросил Углов.

– Ну, существует несколько способов: отключить аварийную защиту, вывести поглощающие стержни, перекрыть охлаждающий контур, – перечислил главный механик. – Правда, для этого нужно быть специалистом, чтобы знать, что и как перекрывать.

– Очевидно, у террористов есть такой специалист, – объявил Углов. – Вот сообщение, которое отправил главарь террористов заказчику акции. – Он снова взял в руки телефонную трубку Рубеи и зачитал с экрана: – «Настройка завершена. Концерт начнется в 16 часов по местному времени. Сфинкс». – Отложив телефон, генерал перевел взгляд на механика. – Это реальное время?

Я заметил, как у Гришина дернулся кадык, когда он судорожно сглотнул.

– Полагаю, да, – еле слышно произнес он. Но в наступившей тишине его шепот услышали абсолютно все.

– Итак, у нас есть один час пятнадцать минут, чтобы предотвратить взрыв, – подвел итог Углов, сверив время по своим наручным часам. – Откуда осуществляется управление реактором?

– С центрального пульта управления, который находится в реакторном отсеке, – ответил Гришин.

– Как туда можно попасть?

– Через машинное отделение. Там есть отдельная дверь в ЦПУ.

– Только одна? – живо уточнил Бондарев.

– Да.

Мы с Бондаревым понимающе переглянулись. Вот зачем захватившим судно боевикам понадобился аппарат газовой резки! Чтобы вырезать дверь в реакторный отсек, заклиненную забаррикадировавшимся в отсеке исламским террористом. Тут я вспомнил, что час, который отпустили нам захватившие ледокол боевики, истекает с минуты на минуту, и, наклонившись к Бондареву, шепнул:

– Товарищ полковник, время. Пора везти на ледокол солярку и газорезательный аппарат.

– Пора, – также тихо ответил мне он. – Только передавать террористам газорезчик нельзя. Если они начнут из машинного отделения резать дверь в реакторный отсек, а в это время начнется штурм, то любой случайный выстрел, не говоря уж о взрыве гранаты, может привести к взрыву газовых баллонов. А если взорвутся ацетиленовый и кислородный баллоны, на судне начнется объемный пожар, и попасть в реакторный отсек станет невозможно.

– Но если не привезти боевикам газорезчик, они же могут начать убивать заложников! – в полной растерянности пробормотал я.

– Могут, – согласился Бондарев. – Вот я и попробую выторговать у них дополнительное время.

Не зная, что ответить, я в оцепенении уставился на Бондарева, буквально чувствуя, как неумолимо бегут отпущенные нам секунды. С ответом меня опередил Углов, который и сам прекрасно ориентировался во времени.

– На время очередной заправки ледокола в совещании объявляется перерыв! – сказал он. – Всем командирам оперативно-боевых групп пройти на ледокол «Арктика» для ознакомления с судном! Пятнадцать минут на изучение обстановки, после чего я жду от каждого доклад с планом по освобождению захваченного судна… Отставить! – Произнес он через секунду, переменив свое решение. – Планы доложите на месте. Я иду вместе с вами.

Наши сотрудники разом поднялись из-за стола и направились к выходу. Я присоединился к Бондареву, но он остановил меня:

– Отправляйся на «Арктику» вместе с остальными. Генерал очень на тебя надеется. А горючее я отвезу террористам и без тебя.

Как же мне не хотелось оставлять его, но иного выхода не было. Так и не сказав Бондареву ни слова, я поспешил за нашими офицерами.

Возле здания управления стояли заправленный топливом автозаправщик и небольшой пассажирский автобус, обыкновенный «ПАЗ». Вслед за механиком с «Арктики» мы направились к автобусу. Я немного замешкался, ожидая, когда выйдет из здания Бондарев. И Углов нетерпеливо поторопил меня:

– Овчинников! Живее!

Пришлось подчиниться. Генерал взбежал по ступенькам следом за мной и, усевшись на переднее сиденье, приказал водителю:

– Поехали!

Но когда мы уже тронулись, я все-таки увидел, как из дверей управления портом вышел полковник Бондарев и зашагал к стоящему наготове автозаправщику.

Морской порт, Мурманск, 15 марта, 14.50

«ПАЗ» остановился у огромного сухого дока, за стенами которого виднелись мачты и палубные надстройки стоящего в доке судна. По приказу Углова мы высадились и построились возле автобуса, после чего Георгий Гришин повел всю нашу команду на судно. Поднявшись по длинной, сваренной из нескольких маршей, металлической лестнице, мы через открытую Гришиным дверь вошли внутрь дока. Я никогда прежде не видел стоящий в доке атомный ледокол и не представлял, насколько он огромен. В этих величественных обводах корпуса, глухих бортах, сваренных из броневой стали, нетипично высокой для гражданского судна палубной надстройке – во всем ощущалась огромная мощь, способная продавливать и взламывать многометровые арктические льды. Я даже остановился на проложенном в доке пандусе, невольно залюбовавшись увиденным мною судном. Однако долго любоваться ледоколом времени не было. Да и не за этим мы сюда пришли. Пока я разглядывал стоящий в доке ледокол, главный механик «Арктики» уже обошел по пандусу свое судно и по переброшенным сходням поднялся на палубу. Вслед за ним на палубу ледокола стали подниматься наши офицеры, и я поспешил скорее присоединиться к ним.