Придётся выживать.

Я снова принюхалась.

Они даже не пытались скрываться. Воняло потом, дымом и кровью. А ещё, еле уловимо, — ненавистью. Холодной, пустой, годами взращиваемой и подкармливаемой. Так могла пахнуть только она.

Агния.

Раньше, может, я её немного жалела. Но больше нет. Женщина, разлучившая меня с мужем и готовая сделать это снова. Женщина, которая может стать моим спасением, если я окажусь достаточно жестока.

И я окажусь. Должна.

Ну конечно, они почуяли меня издалека. Да и я не таилась. Оборотни, наверное, думали, что иду просителем. Подпустили и готовились смеяться. Невдомёк, что я пришла с войском: заспанные лесовички, не решающиеся отпроситься на боковую, незримо шелестели листьями; полевик, осуждающе поглядывающий на лесных соседей, катился близёхонько; водяные показывали округлые лица из промёрзших луж… И их становилось всё больше. Откликались на зов, спешили, мчали выполнить приказ отмеченной Смертью.

И Она. Ночь. Тьма. Богиня.

Шла следом, не отставала. Шептала на ухо, торопила. Сколько ещё времени мне отмерено? День? Или миг?

Марена ждала платы слишком долго.

— Уже соскучилась?

Агния стояла у затухающего под утренней прохладой костра. Прямая, строгая. Не морщилась ни от порывов ветра, ни от летящего в глаза снега. Идол из стужи и льда: не вздрогнет, не шелохнётся. И только тонкие губы того и гляди изогнутся в едкой усмешке: она помнила испуганную, едва обращённую, не умеющую договориться со зверем девчушку. Откуда бы ей знать, как много может изменить одна седмица?

— А ты, никак, заждалась? Встречаешь с хлебом и солью?

Я привстала на цыпочки, осматриваясь. Ни хлеба, ни соли. Зато целое войско тут. Хмурые волки — кто в человечьем обличье, кто в зверином — от мала до велика, все здесь. Никого хозяйка не оставила в селении, всех готова положить под воротами Городища. Бабы прятали глаза: Василиса стыдливо отворачивалась, серьёзная Доброгнева смотрела прямо, не оправдываясь, близняшки обернулись зверями и прикрывали носы, едва подрагивая от страха — их-то, почти детей, первыми положит защищающаяся дружина.

А ведь радушно принимали совсем недавно.

Мужики почти все сидели перекинувшись, кто клубочком, кто поджав хвосты. Выкусывали блох, правили кольчуги, подгрызали оставшиеся с ужина косточки. Лишь Пересвета не хватает. Видать, поумнее прочих оказался и не пошёл за сумасшедшей бабой. Они ждали приказа, с любопытством наклоняли головы: что пришла?

— Щенят на бойню пригнала? — я, обогнув недовольно заурчавших охранников, подошла, пнула в огонь наметённый снежный бархан. Пламя недовольно зашипело, силясь побороть холод и погреть ещё хоть малость. Никак. Потухло.

Агния не обернулась к умирающему костру. Так же она не обернётся, когда её стая станет умирать. Снова.

— Я веду своих детей домой, — гордо подняла она подбородок. — Мы заберём наше по праву.

Оборотни согласно шевельнулись.

— Агния нам зла не пожелает, — заслонил названую мать Данко. Он остался человеком: правая рука сломана. От волка на трёх лапах толку меньше, чем от бойца с одной рукой. Я сделала вид, что не услышала глупого подхалима, небрежно отстранила его с дороги, снова уставилась на ту, за кем пришла.

— О, так ты этим оправдываешься? — Агния поперхнулась от негодования, а я возликовала: выдавила-таки что-то живое из этой чёртовой бабы!

— Мне не за что оправдываться! — волчица пригладила волосы.

Я медленно обошла её, не забывая закидывать костёр снегом. Ни к чему нам сейчас жар:

— Так твои волки знают, что большинство из них умрёт? Что Городище охраняется, что за воротами сидит дружина с оружием? Как думаешь, что быстрее: волчий прыжок или стрела? Я так думаю, стрела. А если болтов окажется два? А дюжина? Скажите мне, волчатки, вы хотите умереть?

Оборотни переглянулись. Они никогда не трусили. Знали, на что шли. Но биться собирались мужи. Опытные, готовые голову положить ради будущего семей. А если семей не станет, за что же бороться?

— Если Агния прикажет, — твёрдо кивнул Данко.

— А вы хотите, чтобы умерли ваши дети? Вот ты, — я схватила за шкирку ближайшего волчонка. Его мать попыталась цапнуть меня за руку, но Агния вскинула свою раньше, и та не двинулась с места. — Вот ты хочешь умереть?

— Ты надеешься, что они послушают тебя и разбегутся? — страшная женщина словно изучала меня, следила за каждым словом, ожидая, когда я скажу лишнее, и можно будет закончить игру. — Они не разбегутся. Я — их вожак. Мать! Ты когда-нибудь любила кого-то так сильно, что готова была отдать за него жизнь?

Я рассмеялась:

— Может, ты удивишься. Но я пришла именно за этим.

Вот только собиралась отдать чужую жизнь, а не свою.

— Ты не представляешь, как легко иногда исполняются желания.

Волчица махнула рукой, подзывая давно мнущихся в нетерпении волков. Два зверя и два человека. На одну меня. Лестно!

Данко прерывисто засопел, неуклюже полез за кистенём.

Я отбросила пищащий комок в сторону, вздохнула, делая шаг в бездну.

Пора.

Пора!

— А ну разошлись! — прорезал мрак звонкий, до щемоты знакомый голос. — Моя жена — мне её и лапать! Своих тискайте!

Разрывая снежное покрывало, единым махом вместе с ударом ветра, он сиганул в самую гущу. Волки разлетелись в две стороны, не ожидая подвоха и пинка под хвост. Данко без лишних слов юркнул в сторону, баюкая повреждённую руку.

Уже лишь наполовину человек, в разошедшейся по шву рубахе, с вытянутой мордой, с когтями и сверкающими азартом глазами, Серый ловко подцепил под коленку нападавшего покрупнее и уронил его на второго — поменьше.

Те, конечно, очухались сразу, но вот незадача: без команды не умели ни драться, ни думать. Остановились, вылупившись на Агнию, ожидая приказа.

Высокий, гибкий и ловкий оборотень ухватил меня за локоть:

— Ты действительно думала, что я упущу тебя снова? Каким же дурнем ты меня считаешь?!

Я вежливо промолчала.

— Ратувог, — Агния протянула руки к сыну, — я верила, что ты вернёшься.

— Моё. Имя. Серый! — муж показал матери язык и демонстративно прижал меня к себе. — Ты совсем с глузду двинулась или как?! Собираешься вести в бой баб? Щенят? Ты в своём уме?! Хотела, чтобы я принял своё наследие, так будь по-твоему, — оборотень расправил плечи, показавшиеся внезапно шире обычного, и громко чётко продолжил: — Вожак стар и глуп. Он не может больше вести вас. По праву наследия я бросаю вызов Агнии!

Её брови взметнулись вверх. Восхищаться сыном, что наконец-то повёл себя, как мужчина, или приказать скрутить зарвавшегося сопляка, пока он и правда не помешал делу? Он ведь победит. Серый вырос сильным и умным волком. Хоть и не самым сообразительным мужем.