Я всегда оставался противником телесных наказаний. Помню только один случай, когда я ударил своего сына. Признаться, я до сих пор не решил, был ли я прав, пустив тогда в ход линейку. Вероятно, я поступил неправильно, поскольку мой поступок был продиктован злостью и желанием наказать провинившегося ученика. Если бы в этом наказании была лишь моя боль, я посчитал бы его оправданным, но в данной ситуации я руководствовался и другими мотивами.

Это происшествие заставило меня задуматься о том, как нужно справляться с непослушными учениками, не прибегая к насилию. Хотя не знаю, помог бы мне новый метод в только что описанном случае или нет. Юноша скоро забыл об инциденте и, как мне показалось, не стал вести себя более зрело. Однако я лучше понял ответственность преподавателя перед учеником.

Мальчики нередко нарушали дисциплину и потом, но я уже ни разу не прибегнул к телесному наказанию. Воспитывая детей духовно, я сам все отчетливее начал осознавать важность силы духа.

На ферме Толстого мистер Калленбах привлек мое внимание к проблеме, о которой я прежде особенно не задумывался. Как я уже отметил выше, некоторые мальчики, жившие на ферме, были скверными и непослушными. Среди них встречались и откровенные лодыри, а ведь с ними ежедневно общались три моих сына. Это тревожило мистера Калленбаха, и он отметил, что не стоит поощрять общение моих детей с юными хулиганами.

Однажды он высказался прямо:

— Мне не нравится, что вы позволяете своим мальчикам находиться рядом с этими дурными юнцами. Результат может быть только один: они подпадут под дурное влияние.

Не помню, удивил ли меня в тот момент поднятый им вопрос, но приведу свой ответ:

— Как я могу выделять своих сыновей? Я несу ответственность за всех — и за этих лентяев тоже, потому что это я пригласил их сюда. Если я отпущу их, снабдив деньгами, они тут же сбегут в Йоханнесбург и вернутся к прежнему образу жизни. Вполне вероятно, что они сами и их опекуны уверены, что их приезд сюда наложил на меня некоторые обязательства. Мы с вами оба знаем, с какими неудобствами им приходится мириться здесь. Но мой долг мне ясен. Я вынужден оставить их здесь, а потому мои дети будут продолжать жить с ними бок о бок. И вы сами наверняка не хотели бы, чтобы я уже сейчас приучил сыновей чувствовать свое превосходство над другими детьми. Если научить их этому, они рано или поздно окажутся в тупике. Общение с другими мальчиками послужит им на благо. Так они научатся сами отличать добро от зла. Почему бы нам не поверить в то, что, если в них действительно есть какое-то положительное начало, оно подействует и на их товарищей? Как бы то ни было, я не могу отказаться держать этих ленивых мальчиков здесь, и, даже если это связано с некоторым риском, мы должны пойти на него.

Мистер Калленбах покачал головой.

Результат этого эксперимента, как я думаю, нельзя назвать плохим. Я не считаю, что мои сыновья стали хоть немного хуже. Напротив, я заметил, что общение с теми мальчиками только пошло им на пользу. Если в них и зародилось какое-либо чувство превосходства, то оно вскоре полностью исчезло, и они научились общаться с самыми разными детьми. Они прошли эту проверку и остались дисциплинированными.

Этот и ему подобные эксперименты показали, что, если хорошие дети обучаются вместе с неблагополучными и поневоле оказываются в их обществе, они ничего не теряют при условии, что эксперимент проводится под контролем их родителей и наставников.

А вот дети, изолированные от других чрезмерной опекой, точно толстым слоем ваты, не всегда оказываются защищены от искушений и дурного влияния. Впрочем, если дети совершенно разных характеров учатся вместе и общаются друг с другом, то самому суровому испытанию подвергаются все-таки родители и учителя. Они должны постоянно держаться настороже.

С каждым днем мне становилось все яснее, насколько трудно воспитать мальчиков и девочек и дать им должное образование. Чтобы стать их подлинным учителем и защитником, я должен был тронуть их сердца. Мне следовало делить с ними и радости, и горести, помогать им решать возникавшие у них проблемы и направлять в правильное русло их бурные юношеские устремления.

Когда выпустили на свободу некоторых участников сатьяграхи, ферма Толстого почти опустела. Большинство из тех, кто еще оставался, раньше жили в поселении в Фениксе, и я снова перевез их туда. Но мне предстояло столкнуться с весьма неожиданными и неприятными трудностями.

В те дни мне приходилось часто путешествовать из Йоханнесбурга в Феникс и обратно. Однажды в Йоханнесбурге я получил сообщение о моральном падении двух юных обитателей нашего ашрама. Даже новость о провале или победе сатьяграхи не поразила бы меня так сильно. Это было подобно удару грома. В тот же день я поездом отправился в Феникс. Мистер Калленбах настоял на том, чтобы сопровождать меня. Он заметил, в каком состоянии я нахожусь, и ни в коем случае не желал отпускать меня одного. Тем более что он и принес весть, столь сильно огорчившую меня.

В дороге я думал, что мой долг совершенно очевиден. Я чувствовал, что опекун или учитель всегда в какой-то степени ответственен за ошибки своего подопечного или ученика, а потому моя ответственность мне была понятна. Жена уже с тревогой предупреждала меня об этом, но я был слишком доверчив и не внял ее словам. Я думал, что единственный способ заставить виновных осознать всю мою боль и глубину их собственного падения — это покаяться самому. И я принял решение держать семидневный пост, а также дал обет принимать пищу только один раз в день на протяжении четырех с половиной месяцев. Мистер Калленбах сначала пытался отговорить меня, но напрасно. В итоге он согласился со мной и настоял на том, что присоединится ко мне. Я не мог отказать ему, ведь то был знак его искренней привязанности.

Облегчение я почувствовал почти сразу, поскольку это решение сняло тяжкий груз с моей души. Гнев угас и уступил место жалости к провинившимся. До Феникса я добрался уже успокоившимся, смог провести дальнейшее расследование и выяснить некоторые детали, которые мне необходимо было знать.

Мое покаяние всех расстроило, но одновременно очистило атмосферу. Каждый понял, насколько ужасно быть грешником, а моя связь с детьми стала более прочной и искренней.

Обстоятельства этого происшествия заставили меня через некоторое время держать двухнедельный пост, и его результаты превзошли все мои ожидания.

Я вовсе не хочу сказать, что долг учителя непременно состоит в том, чтобы поститься, когда его ученики оступаются, хотя и считаю, что в отдельных случаях подобная радикальная мера необходима. Но она предполагает дальновидность и духовную готовность учителя. Если между учителем и учеником нет подлинной любви, если проступок ученика не волнует учителя, если ученик не уважает учителя, пост может даже принести вред. Пусть теперь кто-то и засомневается в необходимости поста в подобных случаях, важно другое: учитель, безусловно, ответственен за ошибки ученика.