И только я остался не у дел, лежа в своей постели, но старался мужественно переносить невзгоды.

Я уже упомянул, как заболел плевритом в Англии. Вскоре в Лондон вернулся Гокхале. Мы с Калленбахом стали регулярно навещать его. Мы нередко беседовали о войне, а поскольку Калленбах знал географию Германии как свои пять пальцев и часто путешествовал по Европе, он показывал нам на карте места, где велись военные действия.

Мой плеврит тоже стал предметом ежедневных обсуждений. Даже тогда я продолжал экспериментировать с питанием. Я ел арахис, спелые и неспелые бананы, лимоны, оливковое масло, помидоры и виноград. Я полностью отказался от молока, злаков, бобов и прочего.

Моим лечением занимался доктор Мехта. Он уговаривал меня вернуться к молоку и злакам, но я упрямо отказывался. Об этом узнал Гокхале. Он не желал соглашаться с моими аргументами в пользу фруктовой диеты и, заботясь о моем здоровье, хотел, чтобы я ел все то, что прописывает доктор.

Было трудно противиться уговорам Гокхале. Он был непреклонен, и мне пришлось умолять его дать мне один день на размышление. Когда мы с Калленбахом вернулись домой тем вечером, мы поспорили о том, как мне лучше поступить. Он участвовал в экспериментах вместе со мной. Ему они нравились, но я знал, что он без колебаний согласится прекратить их ради моего здоровья. Теперь мне нужно было на что-то решиться, прислушиваясь к подсказкам своего внутреннего голоса.

Целую ночь я размышлял. Прекратить эксперимент с питанием значило отречься от моих взглядов, хотя я и не считал их ошибочными. В какой мере я мог поддаться уговорам Гокхале, продиктованным любовью ко мне, и изменить свою диету «в интересах здоровья»? В результате я принял решение продолжать эксперимент в той его части, мотивы которой были в основном религиозными, и прислушаться к советам врача в тех областях, где господствовали смешанные мотивы. Отказ от молока был обусловлен религиозными соображениями. Я вспомнил все те варварские приемы, к которым прибегают пастухи в Калькутте, чтобы выжать из коров и буйволиц все их молоко до последней капли. Я также считал, что если человек не употребляет в пищу мясо животных, то и молоко, полученное от них, ему не следует пить. Утром я встал, исполненный решимости продолжать отказываться от молока. Это принесло мне огромное облегчение. Я понимал, как отреагирует Гокхале, но рассчитывал на то, что он отнесется к моему решению с уважением.

Вечером мы с Калленбахом встретились с Гокхале в Национальном либеральном клубе. Гокхале сразу же спросил меня:

— Вы приняли решение?

Я осторожно, но очень твердо ответил:

— Я хочу уступить по всем пунктам, кроме одного, и попросил бы вас не настаивать. Я не стану пить молоко, а также употреблять в пищу молочные и мясные продукты. Если это будет означать мою смерть, значит, так тому и быть.

— И это окончательное решение? — поинтересовался Гокхале.

— Боюсь, я не могу изменить его, — сказал я. — Знаю, что мое решение причинит вам боль, но умоляю простить меня.

С явным разочарованием Гокхале произнес:

— Я не одобряю вашего решения. Не вижу здесь никакой связи с религией, но и упорствовать больше не стану.

С этими словами он повернулся к доктору Мехте:

— Пожалуйста, не беспокойте его впредь. Прописывайте ему все, что пожелаете, но только в установленных им самим рамках.

Доктор не смог скрыть недовольства, но был бессилен. Он лишь посоветовал мне включить в свой рацион суп из мунга, приправленный щепоткой асафетиды. Я согласился и ел суп день или два, но он только усугубил боли. А поскольку я не счел его полезным, то вернулся к диете из фруктов и орехов. Доктор, разумеется, продолжил использовать наружные методы лечения, и они отчасти сняли болезненные ощущения, но мои ограничения он по-прежнему считал досадной помехой в своей работе.

А Гокхале тем временем отправился на родину, поскольку не выносил октябрьских туманов Лондона.

Продолжительность моего заболевания вызывала некоторое беспокойство, но я знал, что вылечиться помогут не лекарства, а изменения в рационе в сочетании с некоторыми наружными средствами.

Я позвонил доктору Аллинсону, известному вегетарианцу, лечившему пациентов именно так. С ним я познакомился в 1890 году. Он тщательно осмотрел меня. Я объяснил, как пришел к решению не пить молоко. Аллинсон приободрил меня и сказал:

— Вам и не нужно пить молоко. Более того, я хотел бы, чтобы вы несколько дней обходились вообще без продуктов, содержащих жиры.

После чего посоветовал мне питаться простым черным хлебом, сырыми овощами — свеклой, редисом, луком и другими, а также зеленью и свежими фруктами, в основном апельсинами. Овощи не следовало готовить, а лишь хорошенько натереть, если мне было трудно пережевывать их.

Я питался так на протяжении трех дней, но сырые овощи мне не подошли. Мой организм оказался не в том состоянии, чтобы я смог по достоинству оценить новый эксперимент. Сырые овощи нервировали меня.

Кроме того, доктор Аллинсон посоветовал держать окна моей комнаты открытыми круглые сутки, принимать теплые ванны, массировать с маслом больные части тела и гулять по пятнадцать или тридцать минут. Все его предложения пришлись мне по душе.

В моей спальне были французские окна, через которые, если держать их открытыми настежь, в дождливую погоду в комнату попадала влага. Фрамуги не открывались, поэтому я выбил в них стекла, чтобы в помещение поступал свежий воздух, и приоткрыл сами окна так, чтобы в комнату не проникала вода.

Все эти меры помогли мне, но не исцелили меня окончательно.

Иногда меня навещала леди Сесилия Робертс. Мы с ней подружились. Она тоже хотела убедить меня в незаменимости молока, но, встретив упорный отказ, взялась за поиски заменителя. Один из друзей порекомендовал ей солодовое молоко, заверив ее без всяких на то оснований, что оно не содержит животного молока. Якобы это был химический продукт со всеми свойствами натурального. Поскольку я знал, как трепетно относится леди Сесилия к моим религиозным убеждениям, я доверился ей. Растворив порошок в воде, я сделал глоток и сразу почувствовал вкус обыкновенного молока. Я прочитал этикетку на бутылке (увы, слишком поздно) и увидел, что в порошке есть животное молоко. Я, конечно же, сразу избавился от него.

Пришлось сообщить леди Сесилии о своем открытии и попросить ее больше не тревожиться об этом происшествии. Она немедленно пришла ко мне с извинениями. Оказалось, что ее друг не потрудился прочитать этикетку. Я умолял ее не принимать этот случай близко к сердцу и выразил сожаление, что не могу прибегнуть к средству, добытому ею с таким трудом. Я также заверил ее, что не чувствую огорчения или вины из-за того, что так ошибся и выпил настоящее молоко.

Я вынужден опустить здесь много других приятных воспоминаний о моих встречах с леди Сесилией. Мои друзья часто утешали меня в час испытаний и огорчений. Верующий человек находит в этом милосердное провидение Господа, который таким образом утоляет любые печали.