Дядя Леша скривился.

– Действительно, какая? Если сын про родителей узнает, какой с этого навар? Я идейную прокладку проложил: мол, в воспитательных целях, героический пример, будет самоотверженней выполнять задания партии по ликвидации подлых предателей! Это сработало. Так ты все и узнал. Кто ж думал, что тебя опять кодировать станут!

Веретнев стукнул могучим кулаком по столу, так что попадали рюмки.

– Значит, помнишь, что возил, а что возил – не помнишь?

– Деньги. Доллары, фунты, марки. Чаще доллары. Большие суммы.

– Они неспроста тобой заинтересовались через столько лет. Видно, ты что-то не довез. А они только сейчас хватились; Деньги-то ничьими не бывают, на них всегда хозяев полно. Это только людей беспризорных до хрена, они никому не нужны...

Макс кивнул.

– Скорей всего. Но если не довез – куда дел?

– В том-то и вопрос. К этим твоим соваться – голый номер! Вишь, сколько телефонов у этого Бачурина... Чуть что – сразу башку оторвут, – задумчиво произнес Веретнев. – Надо жирную гниду доктора за яйца щупать.

Поуродовал пацаненка и вышел как ни в чем не бывало, сука. «Вероятные осложнения», видите ли! Я б ему с удовольствием мошонку дверью зажал...

Только как его найти?

– Я знаю как. – Макс рассказал свой план. Веретнев задал несколько уточняющих вопросов и в целом замысел одобрил.

– Ты только одного не учел, – остро взглянул бывший разведчик. – Как только он тебя усыпит, то сделает что захочет. Или свяжет, или вызовет кого, или вообще с ума сведет. Надо, чтобы кто-то сзади стоял и в затылок его жирный поглядывал!

– Верно... Я почему-то думал, что он не станет темнить. Но это ошибка.

Алексей Иванович мрачно улыбнулся.

– Ничего, мы ее исправим. Я подежурю, пригляжу за ним...

Карданов посмотрел на часы. Два часа ночи.

– Чего глядишь? Остаешься у меня, завтра отсюда и двинем.

– А та квартира чья? – вспомнил Макс.

– Птиц... – машинально ответил Алексей Иванович и чертыхнулся.

– Извини. Это их квартира. Петра и Татьяны. Лиз и Тома... Я их настоящих имен-то и не знаю. Потом, после суда, их вещи вывезли по описи и стали туда пары нелегалов запускать на время подготовки. А в восемьдесят седьмом тебя туда поселили...

И без всякого перехода спросил:

– У тебя оружие есть?

– "Стрелка"...

– Это что? – удивился Веретнев.

Макс показал.

– Никогда не встречал! – еще больше удивился Алексей Иванович. – Завтра научишь. Я тоже кое-что найду. Попривычней!

За стеклом простиралась темная московская окраина. На миг Карданов почувствовал себя так, будто находился в джунглях Борсханы. Но тут жила Маша. И встреча с ней должна расставить все на свои места, разбив заклятие злополучного тысяча девятьсот девяносто первого года.

Заснул он сразу и глубоко, без сновидений.

Москва, 15 мая 1987 года. Старая площадь. Центральный Комитет КПСС.

Атрибутика и церемониал любого действа имеют очень большое значение для его восприятия. Когда с тобой беседуют один за другим все более важные начальники, когда ты буднично заходишь в кабинеты, в которых мог оказаться раз в жизни, если бы произвел в Америке социалистическую революцию и удостоился Золотой Звезды Героя Советского Союза, а в некоторые не попал бы даже в этом случае, то начинаешь осознавать всю грандиозность происходящего.

Вначале его принял сам начальник Школы, этой чести редко удостаивались обычные курсанты, причем встреча продолжалась около получаса и носила характер дружеской беседы. Макс не мог понять, чего от него хотят, потому что вопросы были разнонаправленными: с какого года в партии, есть ли взыскания, хорошо ли знает Устав КПСС, как относится к политике партии и правительства, что думает о мировой революции... Он было заподозрил, что его собираются направить в зарубежную точку, и сразу подумал, какую физиономию скорчит Прудков, если дело кончится должностью в венской резидентуре. Швы разойдутся!

Но вместо того, чтобы сообщить о новом назначении, генерал-лейтенант Бутко лично отвез Макса в Ясенево и представил начальнику Первого главка генерал-полковнику Чегрышеву, живой легенде, которого вблизи видывал не всякий ветеран разведки. Чегрышев тоже проговорил с ним не менее получаса, в основном выяснял отношение к руководящей роли партии и партийной дисциплине. Теперь в сознание Карданова закралась мысль, что его выдвигают на партийную работу – скорее всего в партком Школы. Это было удивительно, ибо никакой активности по партийной линии он не проявлял, да и вступил-то по обязательной армейской разнарядке, чтобы не отставать от других.

После беседы начальник разведки пригласил желторотого лейтенанта в свою «Чайку», вместе с ним приехал на площадь Дзержинского и провел к Председателю – верховному и полновластному хозяину судеб тысяч чекистов, несущих службу на различных ступенях самой могущественной Системы СССР.

Генерал армии Рябиненко оказался маленьким и довольно невзрачным человечком лет пятидесяти семи. Усталый, изжеванный жизнью мужчина далеко не богатырского и не решительного вида, с болезненным лицом, в очках и черном, оттеняющем нездоровую белизну кожи костюме. Снова имела место четвертьчасовая беседа, теперь о преданности партии и партийном долге.

Можно было подумать, будто изучается его благонадежность, но Макс понимал, что она уже многократно изучена и если бы не имела десятикратного запаса прочности, то его бы даже не подпустили к приемным тех генералов, которые столь расточительно тратили на него свое государственное время.

– Как вы относитесь к международному коммунистическому движению? – строго спросил Председатель в конце беседы.

«Зашлют нелегалом в Чили!» – подумал Макс, а вслух ответил:

– Полностью поддерживаю!

Наконец Рябиненко позвонил куда-то по белому «кремлевскому» аппарату с золотым гербом на диске и почтительно договорился о встрече, назвав фамилию Макса. Пригласив Карданова в личный лифт, генерал армии спустил его во двор и в бронированном «ЗИЛе» повез неизвестно куда, потому что, ошарашенный таким необыкновенным приближением к высшему начальству, тот уже не представлял, где будет конечная остановка.

Но поездка оказалась недолгой. Величественное здание высшей для Комитета и для всего советского народа инстанции поразило строгой тишиной, атмосферой необыкновенного порядка и высочайшей дисциплины, застывшими парными нарядами часовых – один в армейской, другой в гэбэшной форме.

Председатель мгновенно утратил все свое величие, превратившись в обычного посетителя, правда, не рядового, потому что в мраморном вестибюле его дожидался деловитый человек в черном костюме, черных туфлях, белой рубашке и черном галстуке с двумя пропусками в руках. Макс понял, что это некоторое послабление, иначе им пришлось бы идти в бюро пропусков, а Рябиненко томиться в ожидании, пока подчиненному оформят необходимую бумагу.