Поразило и то, что Председатель, как простой смертный, предъявлял часовым не служебное удостоверение, а пропуск и партийный билет. Достав свой партбилет. Макс впервые почувствовал, что это не книжка для отметок об уплаченных взносах, а очень важный и значимый документ, пожалуй, единственный признаваемый в этих стенах. Здесь царила особая атмосфера, существовала своя шкала ценностей и своеобразная субординация. Совершенно очевидно, что встретивший их человек занимал самую низшую ступеньку в цековской табели о рангах, может быть, его эта самая табель и вообще не предусматривала, но генерал армии. Председатель КГБ СССР держался с ним как минимум на равных.

Человек в черном по мраморным, застеленным ковровой дорожкой ступеням проводил их на второй этаж, в просторный, хорошо обставленный кабинет, на дверях которого белела табличка с типографским текстом: «Паклин Валентин Владимирович». Судя по поведению провожатого, размерам и обстановке кабинета, его лощеный хозяин являлся очень большим начальником, и Макс решил, что сейчас его судьба наконец определится. Но он поторопился.

– Здравствуйте, Макс Витальевич! – привстав, крепко пожал ему руку Паклин – моложавый мужчина лет тридцати; пяти с подтянутой фигурой и быстрыми движениями. Он был одет в местную униформу – черный костюм, белую рубашку и черный галстук. Если заглянуть под стол, наверняка обнаружатся черные туфли. – Я инструктор Международного отдела Центрального Комитета. Судя по тому, что вы здесь находитесь, вы успешно прошли все проверки и испытания. Поэтому я задам вам только один вопрос: доверяете ли вы партии?

– Конечно, доверяю! – горячо откликнулся Карданов, понимая, что основную роль играет не сам ответ, прогнозируемый на все сто процентов, а его искренность, правдивость и эмоциональность.

– А как вы относитесь к братским компартиям зарубежных стран?

– Очень хорошо!

– Иного я и не ожидал, – удовлетворенно кивнул Паклин. – Сейчас мы пройдем к заведующему сектором товарищу Пачулину Виктору Панфиловичу.

Название должности и фамилию он выделил особым тоном и, заметив, что на Макса все это особого впечатления не произвело, несколько огорчился.

– Товарищ Карданов, очень редко рядовой член партии попадает в это здание, в кабинет к инструктору ЦК. Но быть принятым заведующим сектором... Такой чести удостаиваются единицы. Товарищ Рябиненко может подтвердить.

– Это точно, лейтенант, – впервые подал голос генерал армии.

– Я понимаю, – заверил Макс. – Просто я волнуюсь.

Универсальное и очень благородное объяснение, потому что чиновнику любого присутственного места приятно, когда люди волнуются на приеме.

– Хорошо, – чуть заметно улыбнулся инструктор, но тут же построжел лицом, встал и осторожно снял трубку одного из доброго десятка телефонных аппаратов. – Докладываю, Виктор Панфилович, товарищи Карданов и Рябиненко у меня. Есть!

В очередной раз Макса поразило, как разговаривал Паклин: стоя навытяжку, хотя неведомый Виктор Панфилович заведомо не мог его видеть. Что это – въевшееся в плоть и кровь понимание субординации? Неосознанная демонстрация верности и уважения? Искреннее признание верховенства собеседника? Намертво вбитые правила партийной дисциплины? Или просто идиотизм? Последнее предположение он тут же отверг: идиотизм иррационален и вряд ли мог насаждаться в столь серьезном учреждении. Скорее это слепая вера, обожествление руководства, партийная преданность.

– Вы можете быть свободны, – обратился Паклин к генералу. – А вы пройдите со мной.

Они пешком преодолели два лестничных пролета. На следующей площадке стоял парный смешанный офицерский караул, на одном лейтенанте была фуражка с васильковым околышем, на другом – с краповым. «Разные ведомства, разные хозяева, труднее сговориться», – отметил Макс, проходя на этаж, который отличался от предыдущего так же, как прекрасное отличается от очень хорошего. Вместо финского пластика «под дуб» – настоящие ореховые панели, вместо обычного паркета – узорчатый цветной, вместо ковровой дорожки – настоящие ковры, в холлах – глубокие кожаные диваны и комфортные солидные кресла, в которых, правда, никто не сидел. Поражали безлюдье и тишина, можно было услышать полет мухи, если бы таковая здесь оказалась, хотя представить это было совершенно невозможно.

Но вдруг из резко распахнувшейся двери в коридор выпал человек в генеральском мундире с перекошенным лицом и отвисшей, мелко трясущейся челюстью. Глубокое рваное дыхание и тихие стоны гулко отдавались под высоким ослепительно белым потолком. Такого же цвета было лицо бедняги, разукрашенное вдобавок багровыми пятнами. Ему явно не хватало воздуха, он сорвал галстук, рванул ворот зеленой рубахи, и маленькие зеленые пуговицы запрыгали по узорчатому паркету. Человек в форме генерал-полковника (назвать его генералом было нельзя, потому что генерал не может иметь такой облик, разве что бывший генерал...) сделал несколько нетвердых шагов, качнулся к стене и, ухватившись за верхний срез ореховых панелей, попытался идти, но это у него плохо получалось. Привычной свиты – орды заместителей, помощников, адъютантов, ординарцев, вестовых рядом не оказалось, наверное, впервые за многие годы. Карданов шагнул было помочь, но Паклин поймал его за рукав. Сам Валентин Владимирович шел с деловито-отстраненным видом, как будто коридор по-прежнему был пустым и тихим.

Очевидно, он воспринимал окружающий мир только таким, каким тот должен быть, не обращая внимания на различные мелочи, делающие должное сущим.

– Он сейчас умрет, – встревоженно сказал Карданов, и голос прозвучал неприлично громко. Губы инструктора досадливо шевельнулись.

– Удивительная незрелость... – расслышал Макс вырвавшийся из души шепот, а в следующую секунду адресованное ему разъяснение, данное обычным, хорошо поставленным голосом. – Не паникуйте. Здесь специально дежурят врачи. Сейчас ему окажут квалифицированную помощь.

Паклин ускорил шаг. Сзади послышался стук упавшего тела. Обернувшись, Макс увидел неподвижно распростертое поперек коридора тело. Но самое удивительное, что к нему действительно спешили две фигуры в белых халатах.

– Не отвлекайтесь, товарищ Карданов! – сухо бросил инструктор.

Они оказались в просторной приемной с двумя секретаршами, молодой и не очень, и крепким парнем типичной внешности комсомольского активиста, скорей всего референтом или порученцем. При виде вошедших он настороженно шевельнулся.

– Виктор Панфилович нас ждет, – как пароль произнес Паклин и беспрепятственно распахнул двустворчатую полированную дверь.

Этот кабинет затмевал все предыдущие, виденные Максом сегодня. Он долго шел к дубовому столу, за которым сидел крупный седовласый мужчина в темно-сером костюме, белой сорочке и голубоватом, с отливом, галстуке.

Очевидно, некоторые вольности одежды допускались только с определенного уровня.

– Идите работайте, – сразу сказал он, отпуская Паклина, и по некоторому замешательству последнего Макс понял, что это отступление от обычного порядка.