– Я представляю Джамала во всех финансовых вопросах, – ответил Кирилл.

– Ваш Джамал, – заявил вице-президент Morgan Stanley, – нарушает все нормы права, какие существуют, и даже Москва не в силах справиться с этим чудовищем. Мы не можем финансировать чудовище под одиннадцать процентов годовых.

– Нам нужно хотя бы тринадцать процентов, – поддержал его представитель Deutsche Bank.

* * *

Merrill Lynch был скорее на их стороне; Morgan Stanley ссылался на кризис, Deutsche Bank грозил отказаться от обязательств, и Кирилл совсем уже собрался улетать, когда ему позвонил старый приятель, вице-президент ЕБРР, и сказал, что у него есть крупный частный клиент, который хотел бы поговорить о кредите.

Черный «майбах» с тонированными стеклами привез их в старинный замок.

В огромной гостиной в камине уютно горел огонь, а на мраморном полу лежали шкуры медведя и тигра. На малахитовом столике перед камином лежали чертежи газового комплекса, все в колонках долларов и кубометров. Из кресла у камина поднялся высокий худой силуэт, и Кирилл узнал в нем Семена Семеновича Забельцына.

– Спасибо, Франц, – сказал Семен Семенович приехавшему с Кириллом вице-президенту, – вы можете идти.

Франц распрощался и ушел.

Вышколенный слуга неслышно скользнул к ним с серебряным подносиком; на подносе сверкали белые чашки и расписной глобус чайника. Ноздри Кирилла защекотал запах свежих тостов. В дольки лимона были воткнуты аккуратные палочки, и из завитков сливочного масла в хрустальном блюдечке вырастала горка икры. Тут же, на подносе, стояла початая коробка толстых, с красной нашлепкой, сигар. Семен Семенович выбрал одну из сигар, слуга расставил приборы, поклонился и исчез.

– Вы проделали потрясающую работу, – сказал Семен Семенович, – я так понимаю, что вы собираетесь пустить первые две очереди шестого октября. На два месяца раньше срока.

За три прошедших дня ни один из кредиторов не упомянул, что работы идут с опережением графика. Кирилл молча ждал, что будет дальше. Забельцын сел, легко вдевая свое тело в бархатные ножны кресла.

– Курить не предлагаю – вы бросили. Кофе? Чай?

– Он у вас с молоком или с полонием?

Семен Семенович засмеялся, и налил Кириллу теплый ароматный напиток, а сам занялся длинной гаванской сигарой калибром 14,5 мм.

Рубенс строго глядел на них со стены гостиной, и за переплетом окна сверкала на солнце альпийская деревенька белыми домиками и раскормленными пестрыми коровами.

– Так вот о заводе, – сказал Семен Семенович, – Российская Федерация не может допустить, чтобы в жизненно важном для нее регионе хозяйничали иностранцы. Контрольный пакет завода должен принадлежать государству. На этих условиях мы согласны оставить вам месторождения.

– Это невозможно, – ответил Кирилл, – контрольный пакет завода принадлежит компании Navalis. Если вы начнете отбирать его, я вам гарантирую колоссальные неприятности. Лично вам. И этой недвижимости.

– Но ведь у завода есть не только контрольный пакет. Есть еще тридцать пять процентов, которые принадлежат частным владельцам. Вам и Джамалу. Почему бы вам не уступить этот пакет?

– Кому? Российской Федерации?

Семен Семенович, не торопясь, обрезал сигару специальным приборчиком, и тщательно раскурил ее от золотой зажигалки, украшенной гербом РФ.

– Кирилл Владимирович, вы сами видите, каково положение в республике. Что будет с вашим заводом, когда в нее введут войска? Вот что.

И Забельцын поднес зажигалку с гербом России к лежавшим на столике чертежам. Бумага вспыхнула. Нарисованные установки и нарисованные миллиарды опали черными хлопьями на малахитовый столик.

– Ваш Джамал, – продолжал Семен Семенович, – кажется мне в основе своей весьма разумным человеком. И вы, и покойный Заур много раз объясняли ему, что основа мира – это экономика. Есть завод – есть мир. Нет завода – нет мира. И притом, ваш Джамал много раз говорил, что деньги для него ничто. Ну так пусть и докажет это. Либо он отдает личные тридцать пять процентов и получает в обмен пост президента и мир в республике. Либо он оставляет их себе, и по его родному селу будут бить танки.

Семен Семенович встал.

– Я приеду на открытие завода, – сказал Семен Семенович, – и если все документы будут в порядке, то в этот день Джамалудин Кемиров станет президентом республики. И передайте ему, что я не сделаю ошибки, которую сделал Углов. Вашему приятелю не удастся повторить фокус на Красном Склоне.

Кирилл тоже встал. За переплетом окна две девушки в купальниках играли в бадминтон, и черно-белые коровы на склонах позванивали колокольчиками. Коровы с непривычки казались Кириллу невероятно большими, – дома коровы были маленькие, но прыгучие.

– И кстати, что это за имя – Камиль? – спросил вдруг Семен Семенович.

– Это имя, которое я взял, когда принял ислам. Я им не пользуюсь.

– А почему вы приняли ислам?

Кирилл пожал плечами.

– Жена просила.

Семен Семенович усмехнулся.

– Вы не похожи на человека, который находится под каблуком у жены. Менять веру предков – большой грех, Камиль.

Кирилл поднял голову и мягко произнес:

– Однажды, – сказал он, – один человек умер и попал на суд к Аллаху. Аллах спросил его, заслужил ли он рай. «Конечно, – ответил этот человек, – я пять раз совершил хадж, и поэтому заслужил рай». «Нет, – ответил Аллах, – этим ты не заслужил рай». «Я пять раз ходил в джихад, – ответил человек, – и этим я заслужил рай». «Нет, – ответил Аллах, – этим ты не заслужил рай». Тогда человек опустил голову и вздохнул, потому что не знал, что добавить, а Аллах сказал ему: «Помнишь тот камень на дороге, который мешал путникам, и ты взял и оттащил его в сторону? Вот тем, что ты оттащил этот камень, ты заслужил рай». Я не думаю, Семен Семенович, что на том свете, если он есть, нас будут считать по количеству свечек или по количеству трупов. Нас будут считать по камням, Семен Семенович, и что-то подсказывает мне, что вам нечего будет предъявить.

Кирилл повернулся и вышел. Его чай остался нетронутым.

* * *

– Вот такой его ультиматум. Либо завод, либо война.

Кирилл Водров и Джамалудин Кемиров сидели, совершенно одни, в открытой беседке, нависшей над морем.

По случаю воскресного дня Джамалудин был в спортивках: на нем был ослепительно белый тренировочный костюм, белые, ни разу ни надеванные кроссовки, и белая кепка козырьком назад, из-под которой лез короткий черный волос.

Кирилл чрезвычайно редко бывал с Джамалудином один на один; Джамалудин вообще почти ни с кем не оставался наедине, если, конечно, речь не шла о каком-то особо кровавом приказе. В таком случае Джамалудин обычно оставался наедине с Хагеном.

Но сейчас даже Хагена с ними не было, они сидели вдвоем, и понятно, почему, – все-таки эти тридцать пять процентов принадлежали именно им, тридцать – Кемирову, и пять – Кириллу Водрову, – и им и предстояло решать. Судьбу собственных денег, как и собственных детей, не решают с чужих слов.