– Упырь, – сказал Кирилл. – Фашист.

Джамалудин молча разбил еще одну бутылку. Он разбивал дорогой коньяк с таким же равнодушием, с каким нажимал на спусковой крючок «стечкина».

– Они мертвы, – сообщил Кирилл Джамалудину, – они все мертвы. Заур. Ташов. У кого была совесть, те мертвы. А выживают только те, у кого совести нет. А, Джамал? Почему это так устроено? У кого совесть есть, тот попадает в морг. Или сначала в лес. А потом в морг. А у кого совести нет, тот рассуждает, что плетью обуха не перешибешь, и целует ноги, и выцеловывает себе заводы и миллиарды. А?

Кирилл встал на ноги и пошатнулся. Он схватился за барную стойку, но ноги его как-то нелепо подвернулись, он схватился снова, на этот раз за ручки шкафчика, висящего над ванной, и его вывернуло наизнанку.

Он чуть не упал лицом в собственную блевотину и осколки бутылок, но Джамалудин поймал его за плечи и держал, пока Кирилла трясло.

Потом он отпустил Водрова, и тот повалился на колени перед раковиной.

– Ты думаешь, меня тошнит от выпивки? – сказал Кирилл. – меня тошнит от тебя. Помнишь, что ты меня спросил на той корпоративке? Зачем Аллах создал гомосексуалистов? У тебя других вопросов к Аллаху нет? Ты не хочешь спросить Аллаха, зачем он позволяет людям убивать друг друга? Зачем он позволяет тебе убивать людей?

Кирилл вскарабкался на ноги. Мир кружился, как незакрепленная нефтяная платформа. Кирилл пошатнулся, попав в особо сильную волну, но все-таки попал задницей на стул, схватил стоящую на столе бутылку и хлебнул было из горлышка, но Джамалудин отобрал у него бутылку и тоже хряснул ее о раковину.

– Дай выпить, – сказал Кирилл.

– Ты принял ислам, – ответил Джамалудин, – Аллах запретил пить.

Кирилл расхохотался.

– Знаешь, почему я принял ислам? – сказал Кирилл, – мне нравятся ваххабисты. Эти парни правы. Мы все прокляты. Завод, а? К черту завод. Разве заводом передаешь души? Разве душа – это природный газ, который можно разложит на метанол и аммиак? Нас всех надо убить. И построить здесь… черт его знает, неважно. Сначала нас надо зачистить.

Джамал покончил с бутылками и подошел к Кириллу. Он смотрел на распростертого на стуле русского, сверху вниз, и глаза его были как дырки в никуда.

– Ведь ты бы убил его, – сказал Кирилл, – ты бы убил моего сына. На моих глазах. На глазах Дианы. А он… он пошел туда ради тебя.

– Спрашиваться надо, – ответил Джамалудин.

– Когда чеченцы спрашивались, а?

Джамалудин молча кивнул, и неведомая, но могучая сила подхватила Кирилла за воротник и вытащила из кресла. Кирилл обернулся и увидел где-то над головой белокурую шевелюру Хагена. Джамалудин шагнул вбок, и Хаген повел Кирилла на улицу.

Кирилл сделал несколько шагов сам, но у порога колени его подогнулись, Хаген перетащил его через порог и поволок дальше, кулем. Джамалудин шел за ними.

На улице было сыро и ветрено, по морю гуляли стада белых барашков, и под узким мостиком, ведущим с причала, стоял черный «порше кайенн» с открытой дверцей.

– Палач, – снова сказал Кирилл, адресуясь не то к Джамалу, не то к белокурому эсэсовцу.

Ноги его, в мягких домашних тапочках, волоклись по холодной плитке. Далеко внизу, у «порше», полукругом стояли шестеро парней в камуфляжных штанах, заправленных в высокие шнурованные ботинки, и черных куртках с перекинутыми через плечо автоматами.

Джамалудин уже молча шагал вперед, туда, где за краем пирса взбесившийся ветер, как волк, гонял по морю белых барашков. Запах соли и водорослей ударил Кириллу в лицо.

– Убить меня хочешь? – сказал Кирилл, – за Ташова? Правильно. Убей. Это я его убил. Я послал его на смерть.

Хаген остановился и подхватил Кирилла под мышки, Джамалудин – под ноги.

– Не-на-вижу, – по слогам сказал Кирилл.

Тело его взмыло в воздух, – и через секунду бизнесмен обрушился с высоты в полтора метра в белую пену весеннего Каспия. Температура воды составляла едва пять градусов.

Кирилл с воплем вынырнул, и тут же новая волна накрыла его с головой и чуть не шваркнула о бетонную сваю. Хмель вышибло из головы, как пробку из шампанского. Кирилл попытался уцепиться за обросший мидиями бетон, его пронесло мимо, потом поволокло назад, намокшая одежда мгновенно потащила его ко дну, правую ногу, как электрический разряд, свела судорога.

«Я тону», – мелькнуло в мозгу Кирилла. Ноги ткнулись в что-то твердое, песчаное, Кирилл оттолкнулся от дна и попытался вспыть, но вместо этого просто выпрямился над водой. Глубина моря у пирса едва составляла метр. Кирилл задрал голову и увидел в вышине черный силуэт Джамалудина.

Набежавшая волна потащила Кирилла вперед, его не то повело, не то поволокло, он замолотил по воде руками и тут же почувствовал под коленями острую гальку.

Через несколько секунд он выскочил на берег. Ветер прямой наводкой ударил в лицо, и по промокшей насквозь одежде, и Кирилл с громким воплем ломанулся в дом, мимо черного «порше» и безучастно стоящих автоматчиков. Джамалудин, по веранде, отправился за ним.

В спальне, на втором этаже, Кирилл остервенело дергал за ручку ванной. Ручка не подавалась. Зуб у Кирилла не попадал на зуб.

– Тебя ждет жена. И сын, – сказал ему Джамалудин. – Через десять минут мы едем за твоей семьей. У тебя пять минут на то, чтобы переодеться, и еще пять минут на молитву. Это поможет.

– Поможет? Это чему-то может помочь?

– Поможет, – заверил Джамалудин, – почему, ты думаешь, я молюсь?

Помолчал немного и добавил:

– Клянусь Аллахом, Кирилл, я добуду Булавди живым, и он проживет ровно столько, сколько нужно твоему мальчику. Я ему клетку поролоном обобью, чтобы он себе башку не разбил.

Кирилл всхлипнул и опустился на колени. С него текло ручьем.

– Я прошу Аллаха, – негромко заговорил Джамалудин, – только одного. Пусть он даст мне вырастить Амирхана. Пусть я доживу до того времени, когда Амирхану станет пятнадцать, а если меня убьют до этого, Кирилл, обещай мне, что ты ему будешь не меньше отец, чем своему мальчику.

После убийства Ташова зачистки продолжились с новой силой.

Внутренние войска вошли в село под названием Джарли, – и там вышло нехорошо, там БТР снес дом и при штурме шальная пуля убила девочку, а на следующий день кто-то обстрелял из автомата блокпост, выставленный рядом с Джарли.

В Торби-кале на въезде Ростовский ОМОН остановил «ниву». Бог его знает, что в той «ниве» было, или взрывчатка, или оружие, или везли кого-то в багажнике, а только «нива» не захотела останавливаться, и в нее с перепугу стали стрелять. «Нива» огрызнулась длинной очередью, воткнулась в бетонный блок и загорелась, и чтобы не выглядеть идиотами, ОМОН доложил, что в карманах пассажиров «Нивы» обнаружены планы захвата аэропорта.