Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва увидев его, подруга скрылась в комнате со словами:
— Залазь скорее. Сегодня я одна…
Аттис послушался, хотя не планировал задерживаться. Он всё оттягивал тот миг, когда скажет «мы больше никогда не увидимся», будто до сих пор надеялся на обратное.
Девушка зажгла свечу, повернулась к парню, чтобы обнять — и заметила рану.
— Боги! Аттис!
— Стана…
— Кто тебя так? Садись, я сейчас…
Она так быстро исчезла в другой комнате, что вор не успел даже возразить. Через полминуты она вернулась с ведром воды и чистыми тряпками.
— Сейчас промою… Вроде, неглубоко. И крови не так уж много.
— Стана…
— Да сиди ты спокойно! Как умудрился?
Аттис стоически терпел, пока Стана промывала рану и накладывала повязку. Ответить ей он не мог. Не знал, как именно. На язык почему-то просились только извинения, да ещё немного — ругательства. Поэтому Аттис молчал. Смотрел на девушку, на то, как хорошо смотрится её профиль в свете свечи и как становится практически незаметным шрам на пол-лица, полученный в детстве от пролитого кипятка. Он пытался осознать, что именно таким будет последнее его воспоминание о ней, и по сравнению с болью от этой мысли боль в руке просто не существовала.
Он ещё думал: может, оттолкнуть её? Нагрубить и уйти, чтобы ей было проще. Погорюет немного да забудет. Зато жизнь у неё возможно тогда сложится… Только правильно ли это? Не правильнее ли правду рассказать?
В какой-то момент Стана поняла, что случилось нечто серьёзное, и перестала задавать вопросы. Она закончила перевязку молча, а потом просто ткнулась лбом в плечо Аттиса, закинув руки ему на шею. Он не удержался — обнял в ответ, зарылся носом в её волосы.
— Если я останусь, мне конец, — сказал он, собравшись с духом. — Придётся уйти. Навсегда.
Девушка даже не пошевелилась.
— Почему?
— Я хотел как лучше, — Аттис понимал, что выглядит жалко, но ничего не мог с этим поделать, а потому голос его звучал всё беспомощнее. — Веришь? Для нас с тобой лучше. Достать денег и уехать! Думал — украду, а потом заберу тебя отсюда. Вот, украл… Смотри, это гелиодор. Он много стоит. Но хозяин этого добра меня поймал, и… Я тебе клянусь, я был уверен, что всё получится! А Шай говорил… А теперь Шая нет. И продать я теперь это не смогу, потому что меня сразу поймают и выдадут! И нет у меня теперь ничего! И не жить мне вообще! Еле убежал… Теперь бегать до конца жизни… И… без тебя…
К концу этой сбивчивой речи юноша уже почти рыдал. Потом вдруг представил себя со стороны и устыдился. С чего Стане должно быть легче, если он будет вести себя, как размазня?
А она только спросила:
— И куда ты теперь?
Он глубоко вздохнул и, пряча глаза, уже твёрже ответил:
— Не знаю. Далеко. На восток или на север. В какую-нибудь глушь.
— Когда?
— Прямо сейчас. Меня уже ищут, понимаешь? Там такие люди… тебе лучше не знать, какие. Меня не просто убьют, а сделают из меня пример. Показательный. Чтобы никто…
Аттис осёкся. Стана молча смотрела на него, и вор просто не мог выносить этот взгляд. Он вдруг понял, что вообще не может больше терпеть происходящее и хочет, чтобы всё поскорее закончилось. Он словно медленно и мучительно отрывал от себя очень важную часть, и хотелось покончить с этим одним сильным рывком.
Но нужные слова почему-то не находились, а ноги приросли к полу.
— Ты обещал, — вдруг сказала Стана, да так серьёзно, словно не пятнадцатилетняя девчонка, а взрослая женщина.
Аттис даже голову пригнул, как от затрещины.
— Обещал, — согласился он. — Но теперь «долго и счастливо» получится уж слишком недолгим. Станка… Прости. Прости меня. Слышишь? Я…
— Просто возьми меня с собой.
На несколько мгновений юноша смешался — настолько безумной ему показалась идея.
— С ума сошла? Я не могу!
— Почему?
— Потому что тебя тогда тоже… Это же прятаться от всех и каждого! Жизнь псу под хвост!
— А здесь у меня что за жизнь? — вдруг улыбнулась девушка. — Что мне здесь терять-то? Отца с его новой семьёй? Работу на грязной кухне? Глупый ты!
Она приблизилась, поймала его взгляд и по привычке тряхнула волосами, чтобы прикрыть ими шрам.
— Никому я тут не нужна кроме тебя.
Аттис смотрел на подругу с сомнением.
— Опасно ведь.
— Я готова рискнуть.
— Спать придётся где попало.
— Ты кровать мою видел?
— Я не знаю, что нас ждёт.
— А я знаю, что меня здесь ждёт. Проживу всю жизнь и помру, как бабка моя, от гнилого зуба. Лучше уж не знать.
Аттис из последних сил сопротивлялся желанию согласиться. То, что предлагала Стана — сумасшествие, но выходило так, что это было самое логичное на свете сумасшествие. А ещё ему было стыдно, непонятно почему. Может потому, что девушка почти не глядя согласилась идти за ним, вором-неудачником?
— Ты серьёзно готова бежать прямо сейчас?
Вместо ответа Стана дошла до сундука, достала из него мешок и начала кидать в него вещи.
Аттис потёр перевязанную руку и робко улыбнулся. Ему вдруг стало намного спокойнее, без всякой на то причины.
— Тогда и еды возьми. На рассвете мы должны быть уже за городом.
Глава 3
— Вот так и выбрались, — подытожил Гвин и вдруг замолчал.
— И что? — спросил Ратибор.
— Что — что?
— Что дальше-то было? Ты к чему вёл, сказитель?
— А, дальше… — Гвин будто слегка растерялся. — Ну, дальше они какое-то время скитались. Сменили имена. Забрались в глушь ближе к западным отрогам Южных Тингар. А потом как-то раз прослышали про чародея-затворника, который живёт неподалёку. Пошли к нему, нанялись в прислугу…
— Да ну тебя! — отмахнулся рыцарь. — Где про Резню-то? Опять не к месту рассказал что-то, и вроде как так и надо!
— Да всё связано ведь! — в очередной раз возразил Гвин.
— Ага, связано! Знаешь, что? По-моему, ты мне тут историю жизни себя любимого решил изложить. Душещипательно, конечно, да только не про то твой рассказ! Ты знаешь про Резню или нет?
— Знаю! — выпалил пройдоха. — Только ты всё никак не потерпишь, пока до самого интересного дойду!
— Да ты уже добрых три часа заливаешь, когда оно будет-то, интересное? И ты хочешь сказать, что видел Резню, так что ли?
Гвин надулся было, чтобы ответить, да только по пещере вдруг разнеслось эхо шлепков. И ног — а скорее, лап, — на этот раз было намного больше, чем две.
Охотники тотчас перестали дышать. Ратибор изготовил меч, Гвин стиснул двумя