Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Убедительно прошу Вас взвесить все «за» и «против» для того, чтобы избежать непоправимой ошибки в нашей информационной политике.
Надеюсь на понимание».
Язычок, конечно, был еще тот, но…с волками жить — не поле перейти. Главную мысль, по-моему, донести удалось. Я распечатал служебную записку, расписался внизу и запер ее на ключ в верхнем ящике стола. Сейф пресс-службе не полагался, как и много чего еще. Диск с файлами я засунул в папку и взял ее с твердым намерением отправиться домой.
В большом здании давно уже было пусто. Свет в его коридорах не горел. Практически все работники аппарата убыли точно по графику, не задерживаясь в кабинетах ни на минуту. Задержки при новом руководстве не поощрялись: чрезмерное усердие даже будило в начальстве подозрения. Зачем за ту же зарплату нормальный человек будет пересиживать на службе?
Милиционер на вахте принял у меня ключ, и я привычно пожелал ему спокойного дежурства, когда пробудился мобильник.
— Ты нашу последнюю сводку читал?
То был Онищенко.
— Я не в кабинете.
— Жалко.
— Скажи своими словами.
— Прокуратура начала проверку.
— Проверку чего?
— Фактов, изложенных «Фактами». Про вашего Забегалова и сына.
У меня перехватило дыхание.
— Слышишь меня? Проверяют насчет родственных связей и прочего, — продолжал Онищенко.
— А основание для проверки? — спросил я.
Собкор «Интерксерокса» захихикал.
— Основание — сам факт публикации. Прокуратура по закону имеет полное право.
— Ну, спасибо, — только и ответил я.
— А ты наши сводки не читаешь, — ласково попенял мне коллега.
В кабачке «Синьор Робинзон» играла музыка. По вечерам в будние дни клиентов было немного. Мы вдвоем с Егором сидели в зальчике с бильярдом, за плетеной загородкой, которая изображала часть необитаемого острова. Как обычно, пили пиво. Домой, в пустую и не слишком теплую квартиру, мне что-то не хотелось.
— Брешут все. Верить, вообще, никому нельзя, — говорил Егор, закусывая блинчиком с семгой. — Думаешь, твой Домашевский на тебя не стучит? Ха! Размечтался…
— Ему-то зачем? — попробовал возразить я.
— А затем, чтобы выслужиться! Чтобы на пенсию не вытурили. Чтобы еще денег пополучать не за хрен собачий.
У Егора получалось довольно убедительно. И сам он был убедителен по своему обыкновению — с пудовыми кулачищами и живым весом в сто тридцать кило, при росте метр девяносто. Знал я его, можно сказать, с незапамятных времен. Я тогда был начинающим репортером, а Егор терся в неформальной тусовке, сражался за экологию и демократию. Стоял на митингах с портретом Ельцина. Потом судьба привела его в помощники к одному депутату, откуда мой приятель пробился в мэрию.
Но во властных структурах Егор не стал засиживаться. Прекратив, по его собственному выражению, маяться дурью, он рванул покорять банковскую сферу. К моменту нашего вечернего разговора за ним уже числился солидный стаж финансиста-практика, и командовал бывший юный демократ целым отделом в кредитном учреждении.
— Вот, по-твоему, чьих это рук дело? — спросил я его уже слегка заплетавшимся языком.
Егор хмыкнул, поддевая вилкой очередной кусок.
— Не знаю. Мутная какая-то история. Я бы даже подумал, что тебя специально подставляют, если бы не эта проверка. Прокуратура просто так ничего не делает.
— Прокуратура? Да она спала года три, не меньше. В упор ничего не видела и видеть не хотела! И про сына, и про махинации в архивах каждая собака в аппарате знала! — я непроизвольно повысил голос, и официантка с любопытством оглянулась на нас.
— Ты сам всё за меня сказал, — спокойно заметил Егор. — Три года спала, а тут — бац! — и проснулась. Кто ее разбудил? Кто сказал «фас»?
— Егор, дорогой, — проникновенно ответил я, хлебнув из бокала, — ты пойми: Забегалов — не та фигура, чтобы палить по ней из главного калибра. Это не политическая величина и не олигарх, у которого хотят забрать бизнес. Его шкурная выгода на сраных этих диссертациях — копейки по меркам серьезных людей.
— Это я понимаю, не беспокойся, — кивнул мой собеседник. — Тут всякие варианты возможны. Может, Хрюшникову твоему сигнальчик сверху подают: мол, ты, товарищ, не очень расслабляйся у себя в парламенте. Помни, благодаря кому ты свою должность получил, и не думай с поводка соскочить. А, может быть, через Забегалова, через его возможное падение, хотят кого-то из настоящих вождей ослабить.
— Кого? — спросил я в упор. — Кобякова?
— Не исключено, — помедлив, серьезно ответил Егор.
— Вообще, «Факты и комментарии» в такие игры не играют, — я снова отпил из бокала. — Да, дружат они кое с кем в городе, но от областных дел обычно далеки. Может, конечно, их московские акционеры политикой решили позаниматься…
— Или те, с кем они дружат в городе, решили помочь кому-то в области, — ковыряя в зубах, как бы между прочим сказал мой старый знакомый.
От выпитого пива слегка шумело в голове, но меня как будто молнией долбануло. Я хорошо знал, с кем действительно дружит Андрей Бутурлин, но почему-то совсем не подумал об этом в горячке безумного дня.
— Ладно, всё. Хватит о политике, — оборвал мои размышления Егор. — Смотри, какие экземпляры в бильярд играют. Вон с той брюнеткой я бы прямо сейчас познакомился! Не могу, питаю слабость к брюнеткам…
Глава вторая
Человек конфликтный
Утро стрелецкой казни было, конечно, суровее к своим жертвам. Но и сейчас мне мало не показалось. Я потер ладонью глаза, в которые словно кто-то насыпал песка. Будильник продолжал выводить рокочущую мелодию. С усилием откинув одеяло, я полез ногами в тапки.
Из зеркала в ванной на меня глянула помятая физиономия с прической как у пугала. События позднего вечера и, частично, ночи вспоминались плохо. Не надо было потом пить джин. Но разве Егора остановишь, когда он заведется?.. Я более или менее отчетливо помнил, как играли в бильярд с двумя какими-то студентками. Хотя студентками ли? Документов они, по-моему, не предъявляли. У одной, той самой брюнетки, были джинсы с очень низкой талией, и Егор то и дело норовил приобнять ее сзади. В его ладони почти полностью умещалось то, что располагалось ниже талии.
Я не фанат бильярда, и это еще слабо сказано. Но, к моему величайшему изумлению, первую партию мы с блондинкой (второй студенткой) выиграли. Потом игра продолжилась с переменным успехом. Для куража заказали еще пива, хотя внутрь оно уже практически не лезло. Егор точно поймал кураж, скинул пиджак с галстуком и пел песни на ломаном немецком и английском и плясал гопака. Брюнетку он, кажется, ощупал всю без изъятий. Наш выход из кабачка в моей памяти не