основе. А до этого знаменательного события сын, еще будучи студентом, проходил в аппарате у отца производственную практику и заслуживал самых лестных отзывов. Пассаж про делишки архивного отдела Забегалов-старший целиком и полностью оставил на так называемой совести так называемых журналистов, уклонившись от объяснений по существу.

Я улыбнулся, и улыбка моя была не из приятных. Автор, прикрывшийся псевдонимом «Василиса Микулишна», действительно знал многое о жизни аппарата. Те, кто не один год посвятили работе в этих стенах, не раз и не два слышали разговорчики о том, сколько кандидатских и докторских диссертаций было подготовлено силами наших архивистов, скольких уважаемых людей осчастливили тихие подручные Валентина Юрьевича… Правда, о том, как благодарили управляющего делами эти уважаемые счастливцы, даже наиболее языкатые сплетники предпочитали помалкивать.

Самое оригинальное обнаружилось в самом низу последнего листа. Ответ бессовестной прессе был подписан моей фамилией.

Сотрудники расходились в недоумении и предвкушении. Недоумевали по поводу факта обязательного коллективного обсуждения статьи, предвкушали продолжение интриги. Я упорно делал вид, что не замечаю бросаемых на меня взглядов. Витюша задержался в дверях и помялся, как всегда.

Я вскинул брови, опять почти по-спикерски.

— Поговорить?

— Да.

— Тогда прикрой дверь.

Витюша прикрыл и сел на ближний ко мне стул.

— Там Колобков копии материалов затребовал, — сказал он вполголоса.

— Каких материалов?

— Наших прошлых договорных публикаций в «Фактах и комментариях», за которые парламент платил.

— А кто он такой, чтобы требовать? — спросил я.

Витюша опустил свои ясные очи.

— Ты дал? — продолжил я.

— Нет пока.

— И не давай. Как объявится Колобков, пусть ко мне идет.

В последующие минут сорок я периодически названивал в приемную Хрюшникова. Там любезнейшую Алевтину Викторовну после обеда сменила совсем неприветливая и немногословная Елена Вячеславовна. По ее словам, спикер то принимал депутатов, то говорил с Москвой по прямому проводу, то, наконец, уехал в неизвестном направлении, не сказав, когда вернется. Звонить Хрюшникову на мобильный я не стал, памятуя о его категорическом запрете на подобного рода действия. Дела пресс-службы Виталий Иванович срочными не считал.

Оставив это бесполезное занятие, я вышел прогуляться и размять ноги. В курилке на первом этаже, у запасного выхода на улицу, раздавались какие-то всхлипы. При ближайшем рассмотрении источником этих звуков оказалась сотрудница нашего собственного печатного издания Ольга Дмитренко. Она то затягивалась сигаретой, то громко шмыгала носом. Глаза у Ольги были явно на мокром месте.

— По какому вопросу плачешь? — осведомился я.

— Достал уже, — мрачно ответила Ольга.

— Я?

— Нет. Колобков.

— Что конкретно случилось?

— Текст мой опять потерял, а на меня орет. Будто я его не сдавала!

— Ты протоколируй и документируй.

— Протоколирую! По электронной почте посылаю в соседний кабинет! Но он же чокнутый! Номер сверстает, в типографию отошлет, а потом про свои же планы вспоминает.

— Амнезия.

— Что-что?

— Заболевание такое. Не рыдай, побереги здоровье. А то будешь такой же, как он.

— Типун тебе на язык! — Ольга нервно затушила окурок. — Пойду работать, а то сегодня еще в редакцию надо, за авансом.

Коллектив парламентского издания был почти в полном составе приписан к редакции бывшей областной партийной газеты «Ленинское знамя». С каждым его членом оформляли краткосрочный договор: с новичками — на месяц, со всеми остальными — на квартал. Считалось, что в таком случае люди будут острее чувствовать ответственность за свои слова и поступки. На довольствии в аппарате стояли двое: Колобков, редактор выпуска, и фотограф Колёсиков. Последнему платили сущие копейки, и он, как мог, подхалтуривал, устраивая левые фотосессии с депутатами. А пишущая наша братия регулярно бегала в «Знамя» за сладкой копеечкой, подвергаясь там мелким унижениям. Старые «ленинцы», которые давно приватизировали редакционный особняк со всеми активами, свысока смотрели на входящих-исходящих. Сами они бросили писать вообще, сдавая газетные полосы под рекламу, постановления-извещения и договорные материалы о достижениях властей.

Простившись с Ольгой, я вернулся к себе на этаж. Под дверью кабинета переминался с ноги на ногу приснопамятный консультант Колобков. Со мной он поздоровался, как всегда, в искательной манере, но я этого тона не принял и, молча кивнув, уселся в кресло.

— Расскажите, Владимир Владимирович, зачем вам копии материалов.

— Понимаете, Алексей Николаевич, это поручение Валентина Юрьевича. Эта грязная заметка — однозначно провокация против парламента. Нельзя, чтобы такое сходило с рук, и Валентин Юрьевич того же мнения.

— Делать вы с ними что будете?

— Понимаете, принято решение провести экспертизу…

— Это я слышал уже, — сухо заметил я. — А не скажете случайно, кто ответ писал?

— Какой ответ, Алексей Николаевич?

— «Фактам и комментариям». За моей подписью.

Колобков побледнел и облизнул губы.

— Понимаете, сам текст писал я по заданию Валентина Юрьевича, но кто подписывал, я не знаю, уверяю вас.

— Владимир Владимирович, — начал я голосом, который был неприятен мне самому, — вы всё-таки числитесь сотрудником нашей пресс-службы. Я вижу и понимаю вашу особую роль, но вы хотя бы заранее уведомляйте меня о публикациях, которые должны идти от моего имени. На большее я уже давно не претендую.

Глаза у Колобкова отчаянно бегали туда-сюда.

— Алексей Николаевич, прошу меня извинить, если что-то не так. Но это действительно было поручение Валентина Юрьевича.

— И в редакцию ездили по его поручению?

— В редакцию?

— Да.

Колобков облизнулся еще раз.

— Понимаете…

— Это тоже было поручение Валентина Юрьевича? — перебил я его.

— Да, но…

— Вы в курсе, что согласно утвержденному положению о пресс-службе все контакты со СМИ от лица парламента осуществляет только начальник пресс-службы или ее сотрудники по его поручению?

— Я…

— Я лично вам поручал выяснять отношения с редакцией «Фактов и комментариев»? Да или нет?

— Алексей Николаевич, были затронуты честь и достоинство Валентина Юрьевича. Это вопиющий факт! — с надрывом в голосе заявил Колобков.

— О своих чести и достоинстве Валентин Юрьевич способен позаботиться сам. Цитирую его же высказывание, — сказал я. — И сообщите мне, пожалуйста, кто конкретно будет проводить эту вашу экспертизу?

Колобков прекратил облизываться и выпрямил спину.

— Экспертизу? В частности, я буду проводить.

— Вы?

— Да. Забыл вам сказать: в прошлом месяце я защитил кандидатскую диссертацию по словесности. И еще этим займется Андрей Павлович.

Я откинулся на спинку кресла. Вот уж точно было «без комментариев».

Об Андрее Павловиче Карлове был особый спич. Появился этот кадр на парламентском горизонте примерно через неделю после моего назначения. Все мои предложения по комплектованию штата пресс-службы Хрюшников тогда завернул, сказав, что денег в бюджете нет. И на следующий же день, при подписании очередных важных бумаг, спикер как бы вскользь сообщил мне, что под мое командование с понедельника поступит бывший собкор «Советской промышленности». По неопытности я начал возражать, приводить логические