«можно» – получить другого ребенка. Настоящего, здорового, беспроблемного. Ее. Как бы было хорошо.

Она вздыхала.

Жила. Дни шли, а никто не приходил. Разоблачать было некого.

* * *

Доставка продуктов спасала. Выход на улицу удалось оттянуть на целых десять дней. Погода улучшилась, приложение на телефоне радужно показывало +18, что для середины сентября казалось редкой, практически райской температурой. Два дня Саша смотрела на солнце из дома. На третий – одела ребенка, собрала сумку с необходимыми ему вещами и вышла.

Правда, сначала нужно было спустить коляску – раму, на которую устанавливалась компактная люлька. Десять ступеней – десять шагов – десять секунд – которые надо пройти одним рывком, задержав дыхание. Поудобнее схватиться, дернуть изо всех сил. Потом еще и еще, пока не закончится пытка.

На каждой площадке между этажами она останавливалась, переводила дух, успокаивающе смотрела вниз, считала, сколько еще рывков осталось. Через десять минут и восемь лестничных пролетов нехорошо давали о себе знать спина и затекшая на правую сторону шея; побаливало бедро, которым пришлось поддерживать коляску, саднила внутренняя сторона предплечья, туда врезался и терся острый край.

Кисти рук и пальцы подергивала дрожь. Подмышки горели. Горло резало. Дыхание не восстанавливалось. Какая же она жалкая!

Саша скорее нажала на кнопку домофона, толкнула дверь и выбралась наконец на волю. Проверила ребенка, который чудом не заплакал во время спуска, продышалась, опираясь на колени. Выгнулась, подняла лицо к солнцу и толкнула эту обузу вперед, по дворам и улицам, к цели.

Теперь можно порадовать себя, купить что-то вкусненькое.

С некоторой опаской она зашла в крупный супермаркет и растерялась, не понимая, как управлять коляской и корзиной для покупок. Поколебавшись, решила сложить продукты вниз, в специальную сетку. На кассе быстро выгрузила покупки на ленту. Ребенок постанывал. Высокий ухоженный мужчина впереди покупал вино и сыр. Сзади, на небольшом испуганном отдалении, застыла модная девушка, сжимавшая в руке стеклянную бутылку воды. Малыш резко крякнул один раз, второй и уже не стал сдерживать крик.

– Тшш, аа-аа-ааа, – утешала Саша, качая и катая коляску. А сама молилась, чтобы мужчина скорее забрал чек. Ребенок немного успокоился. Но ненадолго. Он хотел ехать, двигаться, мирно спать. Она знала об этом.

рабыня знала

Когда очередь подошла, Саша достала картхолдер, мельком зацепив взглядом руки. Дрожат. До сих пор.

– Какая вы симпатичная мама! – подметил старенький охранник, пока она расплачивалась. Саша вздрогнула, кинула взгляд на флегматичную кассиршу, а потом буркнула:

– Спасибо.

Тяжело было примерить на себя. Она – Саша, он – ребенок, и слово «мать»?

Мама – это Сашина мама. И мамина мама. Папина мама и папиной мамы мама. И все дальше и ниже по генеалогическому древу, о котором, впрочем, обычно – при относительной молодости и увлеченности собственной жизнью – никто и не вспоминает.

– Мамаша, вы карточку забыли! – со смешком крикнула девушка с водой.

– А, да.

Саша дошла до парка, села на дальнюю солнечную скамейку, достала булочку и питьевой йогурт. Коляска с ребенком стояла рядом, и, хоть по-хорошему нужно было расстегнуть теплый, купленный еще до родов комбинезон, будить спящего не хотелось.

Краснота и красота золотых листьев обжигала глаза. Нечто тяжелое в груди пошевелилось, но не сдалось. Она тихонько сидела, наслаждаясь едой, выдыхая, если прохожий, показавшись вдалеке, сворачивал в другую сторону.

вот она уже и мамаша Да, ей двадцать шесть, и она уже, уже… Другое дело – тот красивый мужчина. Вино и сыр – это банально, но так, вероятно, вкусно. Как бы хотелось…

Двадцать волшебных минут ей казалось, что все замечательно. А потом закряхтел ребенок. И Саша вспомнила, что ей еще поднимать коляску назад, на восемь пролетов вверх, к себе домой.

* * *

Взгляд, окрик совершенно чужой девушки из магазина преследовал ее еще несколько дней. Саша доставала это воспоминание, со всех сторон любовалась им, мазохично поглаживала новый, унизительный статус «женщины-мамаши». Постепенно отлегло.

Уход за ребенком сочетал в себе вроде как несочетаемые вещи: скуку и раздражение. Скуку – от повторяющихся действий, однообразного быта, раздражение – из-за тотальной несвободы, отсутствия выбора, полной загрузки мелкими, даже мелочными делами. Один день проходил за другим. Менялись лишь погода за окном (пока не сильно), книги и домашняя одежда. Это выводило из себя. Это усиливало апатию к жизни. Это разрушало.

Через две недели Саша решилась выйти в ближайший торговый центр: починить мамину цепочку и побыть среди людей. Укачала ребенка, пока шла по холодным улицам, добралась до нужного места. «Ой, тут делов-то… Подойдите через час», – ответил администратор салона по ремонту ювелирных изделий.

Час?

Она откатила коляску и машинально потрогала грудь, не обращая внимания на любопытный взгляд какого-то седого неопрятного старичка. Она кормила два часа назад, еще час тут и дорога домой. Вроде время еще есть.

В грудном вскармливании было мало приятного. Но сцеживать белую мутную жидкость Саше нравилось еще меньше. Налитая грудь давала возможность расслабиться, обрести несколько десятков минут тишины в кресле или на кровати, пока ребенок ест. Сладковатый, прелый запах от футболок, мокрые круги в районе сосков или, как сейчас, болезненное, словно набухающее, ощущение в груди – казались небольшой платой за контроль ребенка.

Она поднялась на фуд-корт, остановила коляску у столика рядом с большим искусственным растением, повесила куртку на вешалку, а сама сбегала за чашкой чая и большим ореховым рогаликом. Слева за большим столом сидела шумная, красивая семья. Пока родители пытались поесть, дети играли на детской площадке, иногда подбегая за долькой-другой картофеля фри. Прямо – ворковала парочка с айс-кофе и сэндвичами с авокадо. Справа – очень близко от Сашиного стола – старушка сгорбилась над стандартным обедом: греча, котлета, морс.

греча котлета морс

Она смотрела по сторонам, на людей – кто знает, нарочно или нет – и прислушивалась к их разговорам, смаковала чье-то присутствие. Так хотелось заменить свою жизнь, присоединиться к той, чужой. Эти люди что-то делали, где-то работали, переживали о родителях и детях, одиночестве и болезнях, друзьях и врагах, деньгах и долгах, любви и предательстве. Почему-то казалось, что они были способны улыбаться, противостоять проблемам, переживать горести с бесконечной верой. Они – да, а она – нет.

все мысли на сегодня: как бы не успела слишком сильно налиться грудь, не образовался комок, который может привести к маститу

На место старушки сел молодой парень – мексиканец из сериала, он быстро обглодал фастфудные куриные ножки, запил колой и убежал. Стол недолго попустовал, Саша отвлеклась на крикливые сборы большой семьи, а когда повернулась, справа уже располагались две разодетые молодые мамы с малышками.

И эти мамы, как бы это… Их яркий, небрежный макияж дополняли чрезмерно надутые губы и пластиковые ресницы, а обманчиво обтягивающие платья выпячивали не только достоинства. Не молодые женщины, а пустые оболочки без начинки. Хотя ей-то какая разница, если они… они что? Если они хорошие матери, добрые люди и профессионалы своего дела?

Пока Саша додумывала эту мысль, подруги – блондинки с волосами посветлее и потемнее – переодели детей в нарядные платья. Двух-трехлетние девочки дергались, стремились ускользнуть от вездесущих материнских рук. За ограждением ждали лошадки, и крутящийся осьминог, и карусель, и даже горка с сухим бассейном. Но матерям нужно было явить куколок. Они родили куколок, одели в пышные платья куколок, собираются развлекать куколок.

куколки не должны их опозорить

Блондинка со светлыми волосами крикнула дочери:

– Куда пошла? Я тебя еще покормить хотела. Поешь и пойдешь, никуда твоя площадка не убежит.

– Пусть голодные ходят, – вставила подруга. Она говорила медленнее, прокуренно растягивая слова.

Дети убежали, а мамы сходили за едой. Ели, говорили про очередь в детский садик, про покупки для дома, что-то про помощь – и отсутствие помощи – от мужчин. Попивая кофе, блондинка с более темными волосами сказала:

– Ты тоже думаешь, что здесь что-то нечисто?

– Что? – подруга проглотила последний кусок сдобы и чуть не подавилась.

– Ну про телку эту, которая якобы его «давняя подруга».

Ну-ка, можно поподробнее?

– Херня, – ответила светлая блондинка. – Не думаю, что у него хватит