Наконец появился де Хонд, чтобы забрать с собой голландцев. Они вышли на улицу.

Там все еще лежали вещи тех, кого поместили в госпиталь. Фельдшеры занимались тем, что брали пакеты, открывали их и вытаскивали из карманов все, что представляло хоть какую-то ценность. Ту одежду, которая выглядела поприличнее и не была рваной, они откладывали в сторону. Остальное скидывали в тележку.

Нашим голландцам позволили выбрать для себя что-нибудь из этой тележки.

Таким образом они смогли одеться немного получше. Отыскалась даже пара кожаных башмаков, слегка порванных, но все-таки более удобных, чем деревянные сандалии.

Но теперь, обретя одежду, они обрели и способность трудиться. И разумеется, им немедленно дали задание: пусть-ка отвезут тележку с одеждой на дезинфекцию.

Kaпo, заведовавший дезинфекцией, поджидал их в дверях. Он был поставлен абсолютным монархом над дюжиной мужчин, работавших в его деревянном сарае. Увидев двоих новичков, он отвесил им саркастический поклон.

– Двое здоровых мужчин. Откуда прибыли, господа?

Ван Лиир, желая быть вежливым, ответил:

– Мы прибыли из Голландии, минеер [40].

Капо расхохотался:

– Тогда вам скоро конец, парни. Ваши голландцы у нас долго не выдерживают, максимум несколько недель. Все вы – слабаки, не приученные к настоящей тяжелой работе.

Ханс пожал плечами, словно собираясь сказать: а вот это мы еще посмотрим. Но тут огромный автоклав распахнулся и из него выехала тележка с продезинфицированными вещами.

– Вперед, разгружайте.

Они принялись за работу. Одежда была горячая, просто ужасно горячая, от нее валил густой пар. Пар был повсюду, он обжигал руки и наполнял собой горячий воздух. Они немедленно покрылись потом. Но капо подгонял их, и, едва они пытались остановиться на миг, чтобы перевести дух и глотнуть воздуха, как получали тычок в спину и указание:

– Быстрее, шевелитесь, идиоты!

Когда вся одежда была выгружена из автоклава и Ханс на подгибающихся ногах, покачиваясь от безумного головокружения, вывалился из сарая, чтобы хоть немного отдышаться, кто-то легонько похлопал его по плечу. Это оказался польский еврей, один из тех, кто работал в дезинфекции.

– Как тебе наш капо? Правда же, славный парень?

Ханс изумленно поглядел на него.

– Он ведь просто подшутил над вами. Вы-то еще не вполне понимаете, что такое лагерь на самом деле.

– А ты давно здесь?

Поляк показал свой номер – немного больше шестидесяти двух тысяч:

– Я здесь уже полтора года и прошел через страшные времена. Сейчас тут просто санаторий по сравнению с тем, что было тогда. Теперь они почти совсем не бьют нас, и если тебе не взбредет в голову сделаться «мусульманином», опасность тебе не угрожает.

– Что ты хочешь этим сказать и кто такие мусульмане?

– Ах да, ты же у нас новичок. Ты когда-нибудь слыхал о людях, которые верят в Аллаха, отправляются пешком на паломничество в Мекку и добираются до места смертельно усталыми и отощавшими, просто кожа да кости, похожие на известного Ганди? Так вот, когда лагерники доходят до такого состояния, их здесь называют «мусульманами».

Ханс не понял:

– Что же эсэсовцы с такими делают?

– Они не могут работать в таком состоянии, правда? Поэтому их сразу отправляют в крематорий. А раньше все было совсем по-другому. Я тогда работал в Биркенау. Когда с утра собирали команду для работы за территорией лагеря и капо, к примеру, рапортовал: «Команда дорожных рабочих в количестве двухсот семидесяти человек к выходу готова», то эсэсовец, который вел команду на работу, мог заметить: «По-моему, их на сорок человек больше, чем нам нужно». И вдвоем с капо они следили за тем, чтобы рабочих к концу дня стало на сорок человек меньше. То есть просто убивали «лишних». А когда мы возвращались в лагерь, то могли почуять запах наших горящих товарищей, которые попали в число «лишних» сорока. Тогда они даже не интересовались, есть ли среди нас «мусульмане». Так они погубили ни за понюх табаку тысячи здоровых людей, а те, кому удавалось как-то через это пройти, погибали по-другому.

Представь себе, что ты должен пройти с утра восемь километров до места работы, а вечером снова пройти те же восемь километров, возвращаясь с работы в лагерь. И это после того, как ты целый день простоял в воде, вычерпывая из реки гравий, иногда – по щиколотку, а иногда – и по пояс. Зимой мы часто возвращались в одежде, которая замерзала прямо на нас и становилась твердой, как фанера. А этот гравий! Не думай, что кто-то мог хоть на секунду остановиться, чтобы перевести дух: за нами следил эсэсовец, который тотчас же оказывался рядом и знал, что с тобой делать. Вот, погляди!

Он показал Хансу свою левую ногу, украшенную длинным шрамом, и левую руку, на которой не хватало двух пальцев:

– Пальцы он превратил в кашу… Видишь ли, как у нас вышло: мой приятель курил во время работы, и я попросил у него затянуться. И он как раз собрался протянуть мне сигарету, когда они нагрянули. Один попытался ударить меня прикладом винтовки; сам-то я отскочил, но рука попала между его прикладом и стенкой. А вторым ударом он свалил моего друга. Когда вечером мы принесли его в лагерь, он был в беспамятстве. Я думаю, что его еще можно было спасти, но перекличка в тот вечер длилась очень долго, целых три часа, и все эти три часа он лежал без всякой помощи.

– Почему же его не взяли в госпиталь?

– Ты что же, не понимаешь? Шла перекличка, и количество людей, ушедших на работу, должно было точно совпадать с количеством вернувшихся. Ты можешь лежать без сознания, но лежать ты должен на Appèlplatz [41], чтобы тебя могли посчитать.

Жак, польский еврей, замолк и посмотрел на обрубки пальцев на своей левой руке. Ханс огляделся и вздрогнул от неожиданности. Прямо напротив дезинфекционного сарая, оказывается, стоял барак с высокими застекленными окнами. А за окнами он увидел женщин. Конечно же, это должен быть тот самый Десятый женский барак!

Жак заметил его потрясенный вид.

– На что это ты там уставился?

Ханс, помолчав, ответил:

– Я думаю, что в том бараке должна быть моя жена.

Жак, в свою очередь, был поражен:

– Ты хочешь сказать, что твоя жена прибыла со вчерашним эшелоном? Тогда она точно там, ну ты и везунчик, парень!

– А когда, как ты думаешь, я смогу с ней увидеться?

– Вечером. Дело вообще-то рисковое, но если ты все как следует организуешь…

Но тут появился фельдшер, с которым Ханс привозил одежду на дезинфекцию:

– Возвращаемся в госпиталь.

День прошел в бессмысленной суете. В дурацких