И все они, осознает вдруг Би, ждут ее.

– На тридцатый час, – говорит Кейси, – Бог послал Льву видеˆние. И Лев хочет поделиться им с тобой. Он выбрал тебя.

Кейси отпускает ее руку и отходит к остальным, теряясь на общем фоне. Лев идет к Би, не сводя с нее глаз, и останавливается совсем рядом. Прикасается к ее лицу ладонью, теплой и любящей.

– Готова прозреть? – спрашивает он.

* * *

Би стоит в одиночестве на поле, по ее лицу струятся слезы, вокруг сердца возводятся стены храма. Она не чувствует печали. Она не боится. Она прозрела. Все видится теперь по-иному. Би смотрит на солнце, в голове тихонько звенят колокола. Потом она осознает, что это звонит ее телефон. Пришли сообщения от Пэтти.

«Ло очнулась», – говорится в первом.

А во втором: «Ло очнулась и зовет тебя».

На дороге между городами Чапмэн и Остер есть участок, когда-то залитый кровью моих родителей. Их выкинуло прямо на шоссе, где они и перестали дышать. Люди, ездящие здесь, не считают эту дорогу священной. Она для них – лишь отрезок пути, соединяющий два места: то, откуда они уехали, с тем, где хотят оказаться. Теперь я сама стою там, где стоял Джереми. Пассажиры спешат к своим платформам, не ведая о произошедшем здесь месяц назад. А если и есть те, кто ведает, то они быстро забыли о случившемся и спокойно живут себе дальше.

Жаль, я не такая, как они.

Я смотрю на флаер в руке.

«Проект „Единство“ приглашает всех на свою ежегодную публичную проповедь на ферме Гарреттов».

Там почти гарантированно будет Би. Если я хочу поговорить с ней, то тоже должна быть там. Прийти без предупреждения, разумеется, поскольку у Би есть одна привычка – испаряться, заслышав обо мне.

Я долгое время не пересекалась с «Единством». Последний раз на то и «последний». Я не пыталась общаться с сестрой. И даже не говорила о ней. Если бы мне пришлось делать ставку на то, кто из нас обеих первой нарушит правила, на Би я не поставила бы.

Так почему тогда, спустя все эти годы, она вложила мое имя в уста погибшего парня? И что он просил меня обрести?

Я ухожу с перрона в привокзальное здание, посмотреть на часы. Пятнадцать минут. Без задержек.

– Я тоже туда.

Рядом стоит кареглазая женщина. У нее теплый взгляд, коричневая кожа с золотистым оттенком и заплетенные в косички волосы до лопаток. Я бы дала ей около тридцати или тридцать с хвостиком. Она улыбается, глядя на сжатый в моих руках флаер.

– Я имею в виду проповедь.

– Вы член Проекта?

– Да, – в голосе слышна немалая толика гордости.

Обвожу взглядом станцию. Сколько таких, как она, вылавливают тут? Я должна была это предвидеть. Члены Проекта бесстыдно используют любую возможность. Я поворачиваюсь к женщине и откидываю волосы с левой стороны лица, открывая шрам. Определенные люди из «Единства» знают меня, а я – их. Джереми не был одним из них. Интересно, он исключение из правила или нет?

Лучше узнать это до посадки на поезд.

Однако, в отличие от Джереми, женщине мой шрам ничего не говорит. Едва обратив на него внимание, как делают порядочные люди, она спрашивает, была ли я раньше на проповеди. Я отвечаю, что не была.

– Ты чудесно проведешь время, – обещает она.

– А если нет? – Мну флаер и кидаю его в ближайшую урну. – Я в сомнениях. Не уверена, что все это для меня.

– Тебе есть чем заняться сегодня?

Я морщусь.

– Не прими это как давление на тебя. Просто у нас есть время до поезда, и я с удовольствием попью с тобой кофейку, если хочешь поговорить об этом или задать интересующие тебя вопросы.

Я медлю с ответом. Она пожимает плечами.

– Не хочешь – как хочешь, но должна сказать, что когда-то стояла на том же самом месте, что и ты. Буквально. Стояла тут, решая, ехать на проповедь или нет. Член Проекта увидел меня и помог сделать выбор. Чувствую, что теперь я должна помочь с этим тебе.

– Я даже не знаю вас.

Она протягивает мне руку:

– Дана.

Мы устраиваемся напротив друг друга за маленьким столиком возле крошечного кафе-киоска. Я обнимаю ладонями пластиковый стаканчик, из которого поднимается пар, и делаю глоток обжигающего кофе. Крепкого, горького и невкусного. Не знаю, с чего начать разговор. Есть вопросы, на которые я жажду получить ответы, но их приходится задвинуть ради тех, которые не вызовут подозрений. И еще любопытно: какие вопросы склоняют сестер отвернуться от сестер, склоняют потерянных мальчиков бросаться под поезд?

– Он кажется странным, да? – Дана сама заводит разговор. – Я о Проекте. На бумаге все выглядит или слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, или…

– …безумно.

– Да, безумно. Либо то, либо другое, без золотой середины. Но, полагаю, слышать о «Единстве» и находиться в нем – две совершенно разные вещи. Я хотела делать что-то хорошее и сейчас только этим и занимаюсь, поэтому счастлива. Чем тебя заинтересовал Проект?

– Теорией Уоррена. Ищу искупления. – Это прозвучало слишком насмешливо.

Дана долгое мгновение изучающе смотрит на меня, затем решает выразить свое неодобрение.

– Хочешь доказать что-то самой себе? Эта проповедь – не развлечение в выходные, над которым в понедельник можно посмеяться с друзьями. Она немало значит для многих людей и заслуживает уважительного отношения.

– Если честно, Дана, я ищу чего-то получше того, что есть у меня, – отвечаю я, и она слегка расслабляется. – Но, признаюсь, теория Уоррена – самая безумная часть проекта.

– Для меня она самая прекрасная. Рассказать тебе нечто действительно безумное?

– Да.

– Я была в армии, – начинает она, и когда я никак не реагирую, продолжает: – Вот это – безумие.

– Спасибо за вашу службу. – Почему-то мои слова звучат как вопрос.

– Пожалуйста. А теперь я скажу тебе, какой она была: я делала, что мне велено, и не задавала вопросы, поскольку так положено. Никаких вопросов и сомнений. Ты в одной цепочке с братьями и сестрами, с которыми идешь в бой. Я отдала бы жизнь за любого из них и не раз чуть не отдала.

Дана медленно выдыхает, и я вижу историю, разворачивающуюся у нее перед глазами. Историю, которой она не хочет делиться. Или не может, судя по искаженному болью лицу.

– Я… Я так много потеряла. Вернулась и почувствовала себя обманутой. Там, где я была, то, что я видела, вещи, которые делала… Я потеряла веру. Понятия не имела, как жить. И никто не давал мне того, в чем я нуждалась. Никто. А потом я пошла на публичную проповедь, Лев Уоррен сел рядом со мной и сказал: «Я не знаю, с чего начать. Не знаю, как вернуть добро в мир, ощущая себя самого частью его жуткой неправильности. Не знаю, как искупить то, что сделал». Он посмотрел на меня и добавил: «Проект ”Единство” уже искупил все сотворенное тобой. Это наш дар. Все, что тебе нужно сделать, – принять его». И… – Дана сглатывает, – …я приняла. С тех пор Проект заботится обо мне.