– Они считают, что Лев Уоррен обладает духовной властью и способен искупить грехи человечества…

– Через акты служения и оказания помощи людям. Сказать, чем они заняты сейчас? Мобилизацией помощи Пуэрто-Рико.

– Ты член Проекта или его фанат, Пол?

– Ни то ни другое. Но, думаешь, я стану бросаться обвинениями в убийстве в одну из самых обожаемых групп штата Нью-Йорк без единого на то доказательства? Более того: никто не толкал Джереми на рельсы. Лев Уоррен известен тем, что отговаривал людей от суицида, а не тем, что доводил до него.

– Подтолкнуть к этому можно разными способами.

– По-твоему, я что-то упустил? Не справился с собственной работой? – смотрит Пол на меня, и мое лицо вспыхивает. – Ладно, съем это. Я понимаю Артура. Его сын погиб. Он жаждет справедливости и пальцем может указать лишь на «Единство». Но тебе-то какое до этого дело, Денэм?

Опускаю взгляд на руки, заламываю пальцы и останавливаю себя тем, что сжимаю ладони в кулаки. Я думаю о парне из Проекта, которого перемололи колеса поезда.

О мертвом парне из Проекта, который знал Би…

– Денэм?

…и меня.

– Я была там.

– Что?

Заставляю себя посмотреть Полу в глаза.

– Я была на станции, когда это случилось.

Он хмурится.

– Когда Джереми…

– Я видела, как он погиб, Пол.

Он медленно переваривает услышанное. И чем дольше тянется пауза, тем мучительней мне.

– Боже, Денэм…

– Да, – глупо отвечаю я, – это было ужасно.

На глаза наворачиваются слезы. Сдержать их не получается, несмотря на то, что я быстро вытираю веки.

Пол вскакивает и пересекает кабинет. Слышен тихий звук воды, льющийся из установленного в углу кулера. Секундой позже Пол сует мне в руку бумажный стаканчик. Я беру воду, избегая его взгляда.

Он садится на свое место.

– Почему ты не рассказала мне об этом?

– Потому что это ничего не изменило бы.

– Тогда что это меняет сейчас?

Я ставлю стаканчик на стол. Не могу сделать ни глотка – горло сдавило.

– Перед смертью он кое-что сказал.

– Тебе?

– Вроде как… всем. Я была рядом.

– Что он сказал? – помедлив, спрашивает Пол.

– «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее…» – Жутко слышать эти слова, произнесенные собственным голосом. От них муторно на душе, хотя в случившемся моей вины нет.

Пол на короткий миг прикрывает глаза, тоже ощущая их гнет.

– Это цитата из Библии. Как думаешь, где Джереми ее услышал?

– Денэм…

Я подаюсь вперед:

– Ты должен был сказать мне, что копаешь под них, тогда бы я призналась тебе в этом раньше.

– Во-первых, я оказывал услугу другу. Такую услугу, которая требовала большой осторожности, – резко отвечает Пол. – А во-вторых, Денэм, я много чего тебе не говорю. Часть историй требует исключительной осторожности и секретности. Ты узнаешь то, что тебе нужно знать, в положенное для тебя время.

– Ты должен еще раз взяться за это дело.

– Это ни к чему.

– Но я только что сказала тебе…

– Давай я тебе кое-что объясню, – прерывает меня Пол. – Джереми был болен. Этот паренек рос на моих глазах, и если он не боролся с собой, то боролся с отцом. Артур приложил все усилия для того, чтобы его сын жил – и я его понимаю, – но тем самым разрушил их отношения. Как только Джереми исполнилось восемнадцать, его и след простыл. Объявлялся только за деньгами. Я все это наблюдал собственными глазами. После смерти бабушки Джереми получил наследство – двадцать пять тысяч. Артур слышал о нем в последний раз, когда тот присоединился к Проекту.

– А что потом?

– Судя по всему, жил припеваючи. Работал в воспитательной программе для молодежи. Обожал Льва Уоррена, как и все остальные. Артуру это было не по душе. Джереми хотел возобновить с ним общение через «Единство», но этому помешала гордость Артура. Так был забит последний гвоздь в крышку гроба их отношений.

– Но слова Джереми перед смертью…

– Он много чего говорил, переживая очередной кризис.

– Артур сказал, что все, что осталось после Джереми, – бумажник.

– Джереми добровольно передал все свое состояние «Единству». Так оно, наверное, принесет больше пользы. – Пол на мгновение устало прикрыл глаза ладонью. На его лице отразилась боль, и до меня вдруг дошло, что Джереми, вероятно, много для него значил. – Ты пережила очень травматичный инцидент, Денэм. Когда случается нечто настолько бессмысленное, совершенно естественно и человечно желание придать ему какое-то значение, какой-то смысл. В случае с Артуром – найти виноватого даже в ущерб истине, просто для того, чтобы стало чуточку легче. Но я не для того здесь сижу, и ты не для того здесь работаешь. – Он вздыхает. – Надеюсь, Арт со временем меня простит. Проект чист, и точка.

А что насчет девушки с фотографий?

Девушки с моей фамилией, шепчущей что-то на ухо Джереми?

Если Пол не спрашивает меня о ней, значит, копал недостаточно глубоко.

– Что-нибудь еще? – интересуется он.

Я качаю головой.

Пол прочищает горло и утыкается в экран компьютера.

– Хорошо. Поскольку у меня полно работы, а помощницу я уже отправил домой… Понятно?

– Да, – поднимаюсь я, – понятно.

* * *

Когда я возвращаюсь в свою квартиру, расположенную над «Похоронным бюро Фрайтов», в сознании уже прочно поселились мысли, посетившие меня после ухода из офиса. А мыслей столько, что не хватает места в голове.

Я плетусь на второй этаж и захожу домой. Квартира у меня небольшая: кухня, переходящая в своеобразную гостиную; две двери справа – одна ведет в мою спальню, другая – в ванную. Мне нравится. Очень функционально. Выбрать ее мне помогла Пэтти.

Пэтти умерла прошлой осенью. Мне пришла открытка с соболезнованиями. Мои сомнения, должна ли я попытаться сообщить об этом Би, разрешило присланное на е-мейл письмо: «Примите наши искренние соболезнования. Проект «Единство». Посыл понят. Би – часть их, они – часть ее, а я не являюсь их частью.

Я снимаю верхнюю одежду, разуваюсь и оставляю вещи у двери. Пальцы щелкают по выключателю, и комнату заливает холодный свет диодов. Закидываю замороженную еду в микроволновку и иду в ванную, где изучаю свое отражение в зеркале шкафчика над раковиной. День был долгим, и выгляжу я соответствующе: темно-каштановые волосы спутались под дождем, глаза красные, лицо бескровное. Однако, глядя на меня, никто бы этого не заметил. Все внимание оттянул бы на себя широкий сморщенный шрам, пересекающий левую сторону лица: берущий начало от брови, спускающийся по щеке, проходящий всего в сантиметре от губ и резко обрывающийся у подбородка. Я каждый день смотрю на него.