до самого последнего слова. И слёзы уже не гнева, а смирения и принятия утраты наворачиваются на глаза. Они катятся по щекам и застилают глаза пеленой… А когда слёзы немного утихают, то рядом со мной вместо Джеймса уже сидит Пегги Ларсен. Моя Пегги! Нет, не только моя – наша! Пегги, любившая всех и дарившая любовь до самой последней минуты. Она не запоминала наших имён, но хорошо знала лица. И даже когда я, зная, что Пегги умирает, пришла к ней прощаться, ей на несколько секунд удалось вернуться из забытья, улыбнуться и попытаться меня обнять … Совсем, как она делает это сейчас! Не раздумывая ни минуты, я бросаюсь в объятия Пегги, чувствуя её тепло и какой-то тонкий лимонный запах, исходящий от волос. А вокруг нас – бархатистая чернота, которую, словно сполохи, прорезают большие огненные жар-птицы, совсем, как в сказке… И сказка эта ничуть не страшная, а просто бесконечная, как Вселенная…

Постепенно чернота начинает размываться. Через неё удивительным образом начинает проникать зелёный цвет очень редкого оттенка. Вот именно этот яркий, но спокойный и нежный оттенок зелёного мы с мужем так долго искали, когда решили сделать ремонт в спальнях. Поднимаю веки и понимаю, что лежу на кровати в собственной комнате. Так вот, как это бывает… Значит, мне был дарован шанс переосмыслить свою жизнь и поведать другим, что Смерть всегда приходит внезапно и нельзя оставлять после себя незавершённых дел. А свой новый день я начну со звонка близким людям, чтобы сказать им, как много они для меня значат.

Глава 3. Записки о природе

«Птичья жизнь»

Мне пришлось прервать урок французского языка. Ну, не лезут французские глаголы в голову, наполненную птичьими криками. Потому, что история уже родилась, она живёт во мне и не будет мне покоя, пока я не дам ей жизнь на бумаге. И только тогда, когда я поделюсь ею с вами, все эти попугаи, кукабары, сороки и вороны улетят по своим делам и дадут мне возможность продолжить мой лингвистический штурм.

Уже девять лет как я живу в Австралии, в Квинсленде, а точнее, в Брисбене. А если ещё точнее, то в одном из зеленых районов этого города, который, как огромный парк растянулся вдоль реки. И так получилось, что у меня накопился солидный опыт наблюдения за местными птицами, которых тут огромное множество. И я не просто за ними наблюдаю. Я их кормлю, я с ними дружу и только с местными воронами мы находимся в состоянии холодной войны, периодически перерастающей в вооруженный конфликт, когда в ответ на разбойные нападения на мой сад и огородик я мечу в них старые тапочки и швабры, как орудие возмездия.

Но я никогда не думала писать рассказ о птичьей жизни. Просто на прошлой неделе произошли некоторые события, которые позволили мне по-новому взглянуть на местное пернатое сообщество, понять его структуру и место, которое некоторые птицы там занимают. А также найти в нём сходство с социальной жизнью людей.

Борец за справедливость

Итак, если начинать, то с чего-нибудь яркого. А что может быть ярче попугайского оперения? Правда, некоторые попугаи абсолютно белые, как огромные какаду с лимонными хохолками. Днём они совершают рейдерские набеги на местные сады, а вечером устраиваются на ночёвку на огромных эвкалиптах, растущих вдоль реки. Но речь пойдет не о них, а о небольших по размеру попугайчиках, похожих на ожившую радугу. Они так и называются: The RainbowLorikeet. Да, они зелёные, с красным, жёлтым, оранжевым, зелёным и синим оперением. Ужасно шумные, чирикают, как воробьи, и дерутся и между собой, и с другими птицами. Пара таких попугаев прилетает к нам на балкон, и мы кормим их хлебом. Но навещают они нас только в зимние месяцы и наносят случайные визиты, тогда как других птиц мы кормим два раза в день: утром и вечером.

В один прекрасный день мой муж спокойно сидел в кресле на балконе, курил сигарету и читал электронную газету на мобильнике, как вдруг появились попугаи. Вначале они вели себя прилично и ждали, когда на них обратят внимание. Но муж знал, что хлеба в доме не было и решил попугаев проигнорировать. А что ещё ему оставалось делать? Ну, не было у нас в тот день никакого угощения для этих вегетарианцев, ведь остальных птиц (о которых речь пойдет позже) мы кормим говяжьим фаршем, который всегда под рукой.

Но попугаев такой расклад не устроил. Вскоре тихое чириканье сменилось яростными криками. Я вышла на балкон, посмотреть, что происходит и увидела следующее: один из попугаев костерил мужа на чём свет стоит. Мне даже показалось, что он выставил одну лапу вперед и развернул крылья как-то по-особому. Ну, прямо, упер руки в бока!

Попугайский язык был ясен и понятен: разгневанный лори высказал мужу всё, что он думает о нём, жадном эгоисте, игнорирующем друзей. Затем он напомнил моему притихшему мужу, что мы в ответе за тех, кого приручили. А потом дал понять, что только присутствие супруги-попугаихи удерживает его от использования ненормативной лексики и, возможно, физической расправы над обидчиком.

Пристыженный муж устремился на кухню за печеньем. Но попугаи печенье отвергли. Сказав что-то очень обидное на прощание, они улетели. Больше мы их никогда не видели. А меня осенило: так вот же он – бунтарь и борец за птичьи права! Бесстрашный критик «всех и вся»

Страж порядка

У австралийских ворон глаза голубые, а душа чёрная. Паскудные птицы разрушают всё, что попадается на пути: выдирают растения из горшков, срывают цветы и бутоны, режут в лапшу своими острыми клювами листья бромелий. Уж не говоря о том, что и воруют они всё, что плохо лежит, даже если это несъедобно.

Птицы, которые на мой взгляд являются их полными антиподами, это австралийские сороки (TheAustralianMagpie). Птицы эти довольно крупные, правда, чуть поменьше ворон. Абсолютно бесстрашные, любопытные и дружелюбные. Очень умные, легко приручаются. Говорят, что австралийская сорока обладает интеллектом, сравнимым с интеллектом четырёхлетнего ребенка.

Уже на протяжении нескольких лет мы дружим с супружеской парой сорок. Я назвала их Панадол и Мамука. Почему так? Дело в том, что самцы австралийских сорок – прекрасные певцы. Каждый из них слагает свою песню, которая является своеобразной визитной карточкой. Они имитируют песни других птиц или просто звуки, которые им нравятся. Наш Панадол, например,