И мы принялись за подготовку самого травмированного из гномов. Сложнее всего было переложить его на доску, с минимальной тряской. Пока гномы фиксировали несчастного к носилкам веревками, я фиксировала его голову валиком из куртки Холга. Осталось самое сложное — поднять гномов.

Первым подняли Холга, он все же мог сидеть, так что его транспортировали в подобии детской качели. Второго гнома закрепить и поднимать оказалось сложнее, но тут на помощь пришел Хаас, который неплохо страховал носилки хвостом, пока карабкался по камням. И только, когда носилки скрылись из виду, я, Нордвуд и Мхора начали свой подъем.

Сасквоч пополз первым. Ловко и легко он взобрался по веревке и исчез в солнечных лучах. А я запоздало осознала, что спуск всегда легче подъема. И вот теперь старалась не паниковать, представляя, как мне придется взбираться вверх. А еще рядом сопел Нордвуд, и даже его молчание для меня звучало насмешкой.

— Здесь безусловно красиво, мадам, но лучше выбраться до захода солнца, — раздался его сиплый голос.

— Я вас не держу, поднимайтесь, — резко отозвалась я и отступила.

Главное собраться. Веревка та же, стены — те же. А если еще шериф перестанет сопеть у меня над ухом, так и совсем дело замечательно пойдет. Нордвуд хмыкнул и ловко ухватился за веревку одной рукой, дернул ее, словно подавал кому-то знак. Зачем, я не особенно вникала, так как все мои мысли были поглощены планом предстоящего подъема. Я как раз обдумывала, как следует упираться в стену каблуками, но мои раздумья были жесточайшим способом нарушены.

Меня схватили, подняли над землей и, гаркнув «тяните нас», потянули вверх. От возмущения у меня даже дар речи отказал, я просто гневно глянула на шерифа, а напоролась на самодовольную ухмылку.

— Орать в горах опасно для жизни, — заявили мне.

— Что вы себе позволяете? — орать шепотом я тоже умею.

— Решаю вашу дилемму с подъемом, — усмехнулся шериф.

— Я не просила мне помогать!

— И этот вопрос я решил за вас, поднимемся — можете меня поколотить, — заявили мне и с силой оттолкнулись от камня.

Нордвуд умудрялся не только держать меня одной рукой, но и ногами управлял подъемом, не позволяя удариться о стены. На поверхность меня вытолкнули прямо в мохнатые руки сасквоча, а потом Хаас оттянул меня подальше от расщелины. Нордвуд выбрался без особого труда.

Честно, я очень пожалела, что под рукой не было даже моего «дырявого» зонтика, чтобы от всей души «отблагодарить» шерифа за его поведение. Нет, я понимала логичность его действий, ведь своими силами я бы поднималась до заката. Но меня бесила манера оказания этой помощи. Все решили за меня, даже не спросив согласия. Просто схватили, как безмозглую куклу и поволокли куда-то, решив, что для меня так будет лучше.

Давние душевные травмы мешали мне испытывать благодарность к шерифу. Слишком хорошо я знала, каково это быть бесправной куклой в руках мужчин и на собственной шкуре испытала все «прелести» такого обращения. Тот, кто не привык спрашивать мнения женщины о помощи, так же просто игнорирует и другие ее права и свободы.

Нордвуд мне не понравился с самого первого дня нашего знакомства, и эта неприязнь только усиливалась его отношением ко мне. Для него я кукла, место которой рядом с мужчиной. Быть покорной и немногословной. Принимать любую грубость за проявление мужественности, а хамство — за волю и характер. Вот удел женщины, по мнению шерифа.

Раненных поместили на огромную телегу, куда местные жители натащили всякого тряпья. Туда же направилась и я, всячески избегая столкновения с Нордвудом. Только вот судьба сама собой сталкивала нас нос к носу. Стоило мне подойти к телеге, как тут оказался и шериф, помогавший закрепить навес над телегой. Мне не было дела до этого мужлана и я все свое внимание уделила тому несчастному, который и мог, что только стонать и безучастно смотреть в небо. А Нордвуд? Мне нет до него никакого дела…

Из пещеры донесся оглушительный грохот камней и из расщелины вырвался сном пыли. Я проследила за тем, как она оседает на камни, как вход заваливает осколком скалы. И гнев мой слегка угас. Если бы я продолжала топтаться в пещере, то оказалась бы сейчас под завалом… и Нордвуд вместе со мной.

— Моя маленькая Бэа, — тихий шепот над ухом, от которого дышать становилось тяжелее и все тело парализует от мерзкого, липкого страха, — ты спишь?

Ладонь скользит по спине, стягивая с моего тела одеяло, гроза ломится в окна, барабаня тяжелыми каплями дождя по стеклам. Мне тоже хочется плакать, но страх парализовал настолько, что слезы высыхают так и не пролившись. Я не чувствую ничего кроме ужаса и ладони, ложащейся мне на шею. Мне мерзко и гадко от собственного бессилия и от того, что все, что со мной происходит — законно.

От испуга я дернулась и рухнула на пол. За окнами уже было утро, прохладный осенний воздух наполнял тихий шепот начинавшегося дождя. Это был лишь сон…Прошлое еще иногда накатывало на меня волнами вот таких вот припадков. Я устало прислонилась спиной к ножке стула и протерла глаза, все же, спать на стуле было глупым занятием. Сахарок проснулся и тут же бросился ко мне, желая возвестить радостным повизгиванием как сильно он в меня влюблен.

В палате было еще тихо. Спали гномы и миссис Брок прилегла на одну из свободных коек, закутавшись в цветастую шаль. Вчера хозяйка домика, где меня поселили, уже ждала меня и пострадавших в здании больницы, тут же включилась в обязанности медицинской сестры и до поздней ночи помогала мне осмотреть всех раненных, привезенных с шахты. Холг все так же бормотал о чудовищах в пещере, а потому мы вкололи ему двойную дозу успокоительного, после чего гном мирно заснул.

А вот состояние второго, Лурга, меня заботило куда больше. Ему я тоже вколола успокоительное и обезболивающее, но решила убрать с нижних полок в шкафчике все опасные для жизни медикаменты. Все то, куда гном мог добраться хотя бы ползком.

Он не проронил ни звука, пока его везли в больницу, укладывали на койку, бинтовали. И это был дурной знак, который свидетельствовал только о сильном надломе личности.

Оставив Сахарка носиться вокруг стула, я подошла к койке гнома. Лург заметил мое появление и даже не пытался казаться спящим.

— Мне больно, — хрипло прошептал он, — мне нужен укол.

— Я сделала укол час назад, — присаживаясь на постель, я осторожно взяла гнома за руку, — боли быть не должно.

Лург только сильнее сжал зубы и зло глянул на меня. Еще совсем молоденький, лет двадцать на вид. Мне было искренне жаль его, но показывать, а тем более говорить ему об этом я не собиралась. Как не собиралась показывать, где именно я хранила морфий. Такое уже случалось однажды, когда я только мечтала стать врачом, работая в госпитале медсестрой.

— Мне больно, — упрямо пробормотал гном.

— Вы врете, — мягко произнесла.

Он продолжал следить за мной злым лазурным взглядом и сопел, сдерживая крик. Это лучше. Это эмоции, а они всегда лучше равнодушия. Поэтому я осталась сидеть рядом, давая гному возможность выместить на себе свой гнев.