– Да, теперь я настоящий источник радиации. Мне нельзя, например, обниматься с беременной женщиной как минимум месяца три. Что вы на это скажете? Как журналист?

– Не знаю даже. А с небеременным мужчиной можно?

Натан все щелкал. Клацанье фотоаппарата стало частью их бойкого диалога. Спуская затвор, юноша будто отстукивал восклицательные знаки, вопросительные знаки, бил палочкой по ободу барабана.

Дуня обернулась к Натану. Она стояла перед ним в распахнутом халате, обхватив руками груди.

– Натан, я очень больна. Это волнует тебя?

Натан продолжал строчить.

– Я уже говорил, что был студентом медфака, но недоучился. Теперь я медицинский журналист. Видимо, болезни и правда меня волнуют.

Дуня подошла к Натану, бережно взяла фотоаппарат у него из рук и положила на стол позади себя.

– А как насчет смерти? Что, если я умираю? Это тебя заводит?

Дуня взяла руки Натана, положила себе на груди.

– Побаливают. Представь, их пронзило двести пятьдесят титановых гранул. Как метеоритный дождь. Посмотри. Следы от иголок. Можно подумать, я чокнутая наркоманка и подсела на титан, – Дуня засмеялась. – Не стесняйся. Если немного надавить, становится легче.

Натан осторожно сжал ее грудь и поцеловал Дуню.

Вскоре она отстранилась.

– Знаешь, в основном болезнь отталкивает мужчин, особенно когда становится заметной. – Дуня снова взяла руки Натана и положила на свой пах. – Чувствуешь, как увеличились лимфоузлы? Мое тело меняет форму. Перестает быть человеческим. В Любляне я встречалась с мужчиной, целых восемь лет. Однажды он нащупал это и сказал, что у него мороз по коже, – так и сказал, по-словенски, конечно. А потом он заметил и это.

Дуня положила руки Натана себе на горло и провела ими вдоль шеи к подбородку.

– Чувствуешь? Какие они твердые?

– Да. Я заметил их, когда ты плавала.

– Портят мне линию подбородка. Она всегда была четкой, изящной. А теперь бугристая, и я похожа на старую жабу. Нет, хуже, потому что эти бугры еще и несимметричные. Значит, на кособокую старую жабу. Поэтому мой парень бросил меня и сошелся с немецкой туристкой, которой показывал город. Он летом подрабатывал гидом. Теперь живет с ней в Дюссельдорфе. В походы ходят. У Марики отменное здоровье. Прислал мне сборник стихов Генриха Гейне, он там родился. Пишет, что уже очень неплохо говорит по-немецки, надеюсь, говорит, тебя лечат как следует. Очень заботливый, правда?

Руки Натана скользнули вниз, и, нежно обхватив ее шею, он крепко поцеловал Дуню в губы. Она снова отстранилась, на этот раз со смехом.

– Ты, наверное, ненормальный. Или это часть твоей работы? Ты всегда спишь со своими героями?

– Мой герой – доктор Мольнар, не ты. А с ним я спать не собираюсь.

– Можешь спросить у Мольнара, почему увеличиваются лимфоузлы. Он говорил мне, что из-за рака, но в чем конкретно причина, якобы никто толком не знает. По-моему, он что-то скрывает. Думаю, опухоль у меня не только в груди, она уже распространилась по всему телу. Взгляни.

Дуня высвободилась из его объятий, передернув плечами, скинула халат и подняла руки.

– Видишь? В подмышках? Очень большие, как будто еще две груди. – Она опустила руки и пожала плечами. – Хотя, может, тебе чем больше грудей, тем лучше.

Дуня повернулась, пошла к кровати.

– Ты займешься со мной сексом, а кто же будет фотографировать?

Она с томным видом легла на постель, подперла голову рукой.

– Если надо, выход всегда можно найти. Есть, например, автоспуск.

У письменного стола стоял шкаф, на верхней полке которого, в нише между двумя миниатюрными деревянными колоннами с каннелюрами – точно греческий оракул – помещался телевизор. Под телевизором было две дверцы. За ними Натан обнаружил обшарпанный мини-холодильник, а в нем – поднос, полный всякой всячины, съедобной и несъедобной. Порывшись в этой куче, Натан извлек картонный футляр, черный с красными полосками, покрутил в руках – нет ли этикетки.

– Хотя хорошие порноснимки, с интересными ракурсами, будет трудновато сделать. Придется консьержа на помощь звать. А может, у доктора найдется свободная минутка? Он же у нас любитель жанра ню.

– Что ты там ищешь? – спросила Дуня.

– Да вот думаю, нет ли у них здесь специального набора для любовников. Презервативы, смазка и все такое.

Дуня села.

– Брось, Натан. В меня уже и так напихали всякой инородной ерунды, – сказала она мягко.

– Правда? А у тебя нет?..

– Ничего у меня нет. За последние два года меня облучили с головы до пят, вдоль и поперек. Во мне ничего не выжило, уж поверь. А о будущем я особенно не беспокоюсь, поэтому, если у тебя сифилис или что похуже, мне все равно.

Эрве сидел по-турецки на кушетке со стареньким “Макбуком Про” Наоми на коленях. На нем была белая рубашка и трусы от Кельвина Кляйна, галстук болтался на шее. Наоми устроилась на кровати и с коммуникатора писала некой доктору Фан Чинь, лечащему врачу Селестины, чей адрес Эрве ей только что дал. Даже в самых смелых мечтах Наоми не могла вообразить, что мальчишка окажется таким полезным. Похоже, Эрве состоял полицейским осведомителем в Сорбонне и доносил на Аростеги, являвшихся, помимо прочего, еще и активистами партийной оппозиции.

“Уважаемая доктор Чинь! – набрала Наоми. – Не будете ли вы так любезны побеседовать со мной конфиденциально о состоянии здоровья Селестины Аростеги. Боюсь, что разные вредные слухи могут испортить репутацию этой прекрасной женщины, и я сама как женщина…”

Вдруг Эрве вскочил и стал обмахивать пах номером “Энрокюптибль” – забавного и независимого французского журнала о культуре и кино, который он принес с собой. В этом номере впервые напечатали короткую рецензию Эрве на какой-то фильм, Блумквист очень ею гордился и нараспев зачитывал Наоми, хохоча над каждым своим тонким и дерзким пассажем.

– Блин! По-моему, твой компьютер хотел схватить меня за яйца.

Не отрывая глаз от экрана, мамочка Наоми сказала:

– Говорила тебе, не сиди так. Когда держу его на коленях, всегда чувствую легкое жжение и покалывание, как от воздействия магнитного поля, и вращение жесткого диска чувствую, а у меня, между прочим, нет яиц. Вот схлопочешь рак яичка, тогда поймешь, что твоя Пейрони еще цветочки.

– У Лэнса Армстронга он был, и ничего. Кстати, во Франции многие считают, что не допинг, а химиотерапия превратила его в научно-фантастического монстра, в супервелогонщика.

– Как знаешь.

Наоми только головой покачала. Лэнс и велоспорт имели непосредственное отношение к неудачной попытке Эрве ее соблазнить. Секретным сексуальным оружием Блумквиста оказалась болезнь Пейрони, которую мальчишка якобы заработал два года назад, проехав на своем Colnago с углепластиковой рамой сложнейшую трассу “Тур де Франс”. Для худощавого юноши у него и правда были необычайно развитые квадрицепсы, настолько несоизмеримые с остальной его фигурой, что производили впечатление имплантатов или графического эффекта. Когда парень спустил штаны, Наоми приятно удивилась, но не настолько, чтобы лечь с ним в постель. Не такая уж и диковина. Да и своеобразный пенис Эрве тоже.