Вьетнамка доктор Чинь все время превращалась в японку. В этом, конечно, был виноват Эрве. Мысль о вероятной встрече с Аристидом Аростеги в Токио, подобно объекту с мощным гравитационным полем, искривляла все вокруг Наоми. Сидя в респектабельном, образцовом кабинете доктора Чинь на облюбованной врачами шикарной улице Жакоб в 6-м округе, Наоми наблюдала искажение реальности: мягкие черты вьетнамки неуловимо менялись, делались резче, а причудливый акцент самой Наоми куда-то подевался, и она вдруг заговорила по-английски, как ее давняя подруга из Токио Юки Ошима, то есть как японская школьница. Наоми очень рассчитывала сделать Юки своей главной помощницей в токийской авантюре с Аростеги и теперь не могла отделаться от ощущения, что беспрестанно менявшая облик доктор Чинь – это вроде как та же Юки в Париже. Но помогать ей доктор Чинь не собиралась.

– Пожалуйста, уберите фотоаппарат, – сказала она, увидев “Никон” у Наоми на коленях. – Каждый раз, когда позволяю себя снимать или записывать, потом приходится сожалеть. Я встретилась с вами только для того, чтобы предотвратить последствия, которые могут иметь слова этой слабоумной уборщицы о Селестине Аростеги. Вероятно, об этом я пожалею тоже.

Наоми нежно погладила фотоаппарат, будто желая показать: это существо от природы безобидное.

– Мне просто нужны доказательства, что я действительно беседовала с вами. А то большинство авторов надергают сведений из интернета, слепят в интервью, а потом выдают за материалы конфиденциальной беседы.

Наоми вообразила, как возникший за ее плечом Натан, услышав эти слова, посмеивается и качает головой. Ровесники, они, однако, принадлежали к разным поколениям – Наоми была современнее. А Натан, видимо, усвоил свои представления о журналистской этике из старых фильмов про газетных корреспондентов. Рыться в интернете, собирать информацию – это совершенно законные методы работы журналиста, считала Наоми, и никакие этические соображения не заслоняли от нее бескрайних возможностей, предоставляемых общедоступными ресурсами. Не фотографироваться ежедневно, пусть даже просто делать селфи, не сохранять себя в аудио– и видеоформате, не кружиться в сетевом вихре значило искушать небытие. Конечно, говоря доктору Чинь о доказательствах, Наоми лукавила, но тем больше чувствовала себя профессионалкой. Так поступают в эпоху интернета, в эпоху освобождения.

Доктор Чинь оказалась мягкой только с виду.

– Сейчас и фотографии, и записи легко подделать, что бы вы там ни говорили. Поэтому уберите фотоаппарат и диктофон – я имею в виду эту маленькую штучку у вас на шее, которую рекламируют в модных журналах, – или уходите сейчас же.

Лицо и голос доктора Чинь оставались абсолютно невозмутимыми, а вот щеки Наоми загорелись – она вдруг совсем растерялась и ощутила это кожей прежде, чем пришло понимание, прежде, чем похолодело внутри.

– Что ж, можно и без записи, если вам так спокойнее.

Наоми, усердно изображая безразличие, отстегнула с ремешка черный, глянцевый, как маленькое пианино, мини-диктофон “Олимпус”, предназначенный для того, чтобы записывать тайком, и убрала в сумку вместе с фотоаппаратом. Ее почти маниакальная самоуверенность так легко сменялась отчаянным, сокрушительным ощущением беспомощности – Наоми терпеть не могла эту свою внутреннюю неустойчивость. Таблеток каких-нибудь попить, что ли? Вряд ли поможет. Наоми вздумалось спросить, нет ли у доктора Чинь пациентов с биполярным расстройством – самоубийственное желание, однако вряд ли стоило рассчитывать на отзывчивость собеседницы, не такой она родилась на свет.

– Вся эта история мне совсем не нравится, и вы тоже. Что ж, давайте поговорим о нашей русской, уборщице мадам Третьяковой.

– Да-да. Эта женщина, уборщица… кажется, уверена, что у Селестины Аростеги был рак мозга. – Наконец закончив возиться с сумкой, Наоми подняла глаза и приготовилась совершить изящный ответный выпад. – Доктор Чинь – надеюсь, я правильно произношу, – доктор Чинь, вы ведь не специалист по раковым заболеваниям, не онколог, верно?

Доктор Чинь глубоко вздохнула.

– Что это за значок у вас? Что он обозначает?

Наоми совсем растерялась. Какой значок? Ах да.

– Этот?

Она отстегнула золотую брошку с логотипом “Крийона”, которую подарил ей знакомый из отеля, и бросила на кожаный бювар, лежавший на столе.

– Эмблема отеля “Крийон”. Я там остановилась. Держится на магните, видите? Очень милые ребята в этом отеле. Вовсе не снобы.

Доктор Чинь взяла значок в руки и непонятно почему стала пристально разглядывать. Эта паранойя вдруг воодушевила Наоми, скорее ободрила, чем обидела, вернула ей уверенность. Видимо, доктору Чинь было что скрывать или, по крайней мере, о чем умалчивать.

– А вы думали, это микрофон?

Доктор Чинь бросила значок обратно на бювар и тут же забыла о его существовании.

– Со здоровьем у Селестины Аростеги было все в порядке. Обычные жалобы для женщины ее возраста, не более. Я была ее личным терапевтом. Направляла к специалистам в случае необходимости. Если бы она болела раком или чем-нибудь в этом роде, я бы знала.

Наоми отчаянно хотелось достать из сумки блокнот на спирали в картонной обложке с коллажем из газетных страниц и надписью “Блокнот журналиста / Bloc de Journaliste” – разумеется, его подарил Натан, – однако она нутром чуяла, сколь хрупко достигнутое согласие, и не решалась.

– А какие жалобы вы называете нормальными для женщины ее возраста?

Доктор Чинь даже улыбнулась, но будто бы с некоторой горечью.

– Почитайте в интернете про климакс и все узнаете.

Климакс и преступление – два явления, которые Наоми никогда не связывала, даже умозрительно, вдруг наложились друг на друга, и где-то в глубине ее сознания мелькнула короткая вспышка. Наоми положила себе не забыть об этом маленьком озарении и на досуге углубиться в изучение сложных перипетий, связанных с менопаузой и прочими женскими делами, ранее вовсе ее не интересовавшими. Она установила в своей голове сигнальный флажок – он должен был выскакивать, как только речь зайдет о возрасте Селестины.

– А почему консьержка считает, что у Селестины была опухоль мозга? С чего бы обычной женщине выдумывать такое?

– Вы знакомы с этой Третьяковой?

– Видела интервью с ней.

– Ах да. – Доктор Чинь встала, отряхнула халат миниатюрными ручками, будто мадам Третьякова накрошила ей на подол. – Эта обычная женщина, неосознанно, конечно с помощью интернета создала новый миф о мадам Аростеги. Что доставило мне и моим коллегам-врачам много неприятностей, знаете ли. – Доктор Чинь презрительно фыркнула. – Мадам Третьякова – особа недалекая и верит, что рак мозга бывает, если много думаешь или даже думаешь об определенных вещах. И я хочу, чтобы вы исправили эту ситуацию. Поэтому и согласилась с вами встретиться. – Окончив свою речь, вьетнамка-статуэтка снова села и застыла в прежней позе. – Пресса уже обвинила нас в небрежном отношении к здоровью женщины, считавшейся национальным достоянием. Пишут об ошибочных диагнозах, халатности, о том, что на нас давили сверху, вынуждая закрывать глаза на ее смертельное заболевание, и так далее.