Дальше были кофе и ленч, и он ошарашил меня, сказав, что война проиграна, и что мне следует об этом знать. Он ждет, что потом западные союзники и Советский Союз сцепятся между собой. Он также говорил о проблеме партизан, и спросил меня о моих встречах с партизанами на фронте. Я ответил, что JG-52 не имела реальных неприятностей с партизанами, потому что мы часто меняли аэродромы, отступая почти каждую неделю. Партизаны просто не успевали найти нас. Судя по выражению лица, ему это не показалось смешным.

Гитлер спросил мое мнение относительно тактики американских и английских бомбардировщиков. Так как у меня не было такого опыта, я просто пересказал то, что слышал от других летчиков, которые действительно сражались с ними. Я добавил, что мое суждение основано лишь на рассказах, но приказ Геринга сражаться с американцами и предписанная тактика ошибочны. Фюрер сказал: «Галланд и другие говорят то же самое».

Я также сообщил ему о недостатках подготовки пилотов. Понапрасну гибнет слишком много летчиков, имеющих недостаточную подготовку. Эти молодые летчики имеют в лучшем случае 60 часов налета. Мы получаем новичков, которые имеют 20 часов основной подготовки на бипланах Не-51, потом еще около 10 часов на учебном «Арадо» и около 20 часов на Ме-109. После этого их отправляют на фронт. Я сказал, что пропагандистские заявления, которые мы слышим, просто нелепы, потому что утверждают, будто молодым летчикам для победы нужен только несгибаемый национал-социалистический дух.

Это форменное безумие. Я сказал Гитлеру об этом и добавил, что гибнут даже лучшие ветераны. Молодые летчики имеют не более 60 часов налета, а некоторые всего 30 или около того. У меня было 200 часов налета, прежде чем меня отправили на фронт, и еще около 30, прежде чем меня пустили в бой. Мы просто убиваем молодежь, и многие командиры отказываются пускать их в воздух, пока они не приобретут побольше опыта. Я также сказал фюреру, что если бы я командовал эскадрой, то не позволил бы вступать в бой летчикам, имеющим менее 100 часов налета, а потом – лишь при помощи ветеранов.

Нас настолько превосходили в числе, что неопытные летчики не имели ни малейшего шанса. Их посылали на смерть, и это не приносило никакой пользы. В любом случае Ме-109 непрост в пилотировании. Взлет на нем довольно сложен из-за крутящего момента винта. Многие молодые летчики ломали самолет прямо на земле, потому что не знали этой особенности. Если вы дадите слишком большие обороты, истребитель на взлете просто развернет на 90 градусов, если только не рвануть ручку в противоположную сторону.

Посадка тоже составляет проблему, так как колея шасси довольно узкая. Заход на слишком большой скорости, если не убавите мощность мотора, или полностью выпустите закрылки, вас может просто перевернуть на спину. А если слишком резко убрать обороты, мотор может заглохнуть. У этой лошадки был тяжелый норов. Этого не было на FW-190, который имел широкую колею и более прочную конструкцию, что облегчало действия с плохо подготовленных аэродромов. Рекордсменом по заносам в сторону на Ме-109 был Храбак. Очень легко было ошибиться на раскисшем грязном поле. В конце войны нам приходилось летать с бетонных полос, к чему мы не привыкли, и тогда мы начали ломать свои истребители. Мы привыкли садиться на мягкую землю, и эти привычки въелись пилотам в кровь.

Мы с Галландом обсуждали эти проблемы и когда в 1944 году мы встретились с Галландом в Берлине. Это произошло, когда он еще был генералом истребителей. Он сказал, что подготовка пилотов была основной причиной, по которой он и командиры эскадр хотели переговорить с Герингом. Он и Штайнхоф уже говорили с фельдмаршалом Мильхом, и эти разговоры шли повсюду. Их встреча закончилась плохо для ее участников.

Геринг спросил меня о партизанах. Он знал, что мы потеряли около 200 истребителей (Ме-109 и FW-190) из двух групп на базе в Карпатах. Комендантом базы был генерал, не принадлежавший к люфтваффе, он игнорировал наши требования рассредоточить и замаскировать истребители. Это было потому, что американские истребители и бомбардировщики совершали налеты почти ежедневно. Гитлер также спрашивал меня об этом, и я ответил.

В один прекрасный день появились «мустанги» и «тандерболты» и уничтожили более половины истребителей, находившихся на базе. Генерал решил прикрыть свою задницу и в рапорте в Берлин свалил все на партизан. Гитлер спросил об этом и поинтересовался, насколько серьезна проблема партизан. Я сказал ему, что рапорт был ложью. Я был там, и мы не имели проблем с партизанами в Румынии. Гитлер сказал, что генералы постоянно жалуются на партизан, и что он уверен – его генералы лгут ему.

Когда мы с Гитлером говорили о воздушной войне, он сказал, что Геринг отдал приказ, согласно которому все истребители, дневные и ночные, должны взлетать на перехват вражеских бомбардировщиков, как только те появятся, даже ночью и в плохую погоду. Я сказал Гитлеру, что это невозможно. Для этого нужно вернуть пилотов обратно в летные школы и научить летать по приборам, что потребует целый год. Иначе это будет самоубийство.

Я сказал ему, что пилоты ночных истребителей, бомбардировщиков и разведчиков имеют нужный опыт. Мы потеряли много истребителей, которые пытались взлететь в условиях плохой видимости, чтобы перехватить бомбардировщики, летевшие к Ютеборгу. Высота туч было около 300 метров, а видимость просто отвратительной. В результате мы потеряли 40 истребителей. Гитлер также заговорил о новом оружии и тактике, после этого мы пожали друг другу руки и расстались. Это было 25 августа 1944 года – моя последняя встреча с Гитлером. Затем последовал приказ о 10-дневном отпуске, и я смог жениться на Уши.

Мы устроили дома большой праздник. Мои фотографии были во всех газетах, и в спортивном дворце Вайля устроили торжественный обед. Там присутствовали все. Было множество подарков. Прибыл мэр и вручил мне документ. Они собирались построить для нас прелестный домик. Этого не произошло, так как война закончилась, и я вернулся домой только 10 лет спустя.

Я получил 10 дней отпуска, но когда прошли 8 из них, мне приказали явиться к генералу истребителей генерал-лейтенанту Галланду. Вместе с ним мы обсудили положение с Ме-262. Он собирался направить меня на учебные курсы. Я улетел на фронт, но в сентябре вернулся, чтобы жениться на Уши, вот единственное, что меня интересовало. Мы устроили мальчишник, который в Германии называют «Эльфийской ночью». На следующий день мы поженились и остановились в санатории истребительной авиации, где оказался наш друг доктор Россбах, который также был врачом JG-53.

На свадьбе присутствовали Герд, Вилли Батц, Крупи, Гейнц Эвальд, Эрхард Рихтер, Людвиг Францишкейт и все, кто мог. Все было чудесно, хотя нам пришлось посетить мэрию. Мы не венчались в церкви, так как мы были протестантами, а единственная церковь в деревне была католической. Повторную свадьбу мы сыграли в церкви после моего возвращения из русских лагерей в 1956 году. Нас поженил мой дядя, брат отца, который был мэром. Интересно, что мы с Францишкейтом знали друг друга еще по полетной школе, и он летал вместе с Марселем.

Я был изрядно пьян, когда начались свадебные празднества. Мы выпили столько шампанского, что просто страшно. На следующий день мы с Уши упаковали вещи и отправились в свадебное путешествие. Когда мне предъявили счет на 4000 марок, меня едва не хватил удар. Но чиновник указал на мои Бриллианты и сказал, что национальный герой не должен ни за что платить. Он подписал счет, и получилось, что за мою свадьбу заплатило правительство. Я решил, что это очень здорово, и поблагодарил его. Он захотел мой автограф, и я охотно расписался.